Тюрьмой Варяга не сломить
Шрифт:
В глубине души он надеялся, что этого звонка не будет, что там, в Америке, все сорвется. И от него отстанут. Хотя бы сейчас, когда вообще ничего не понятно, не известно, «не прощупывается», как любил говорить его покойный босс. Сейчас, когда в Кремле все переполошились из-за болезни «Деда», все было настолько хрупко, неустойчиво, что не было смысла на что-то надеяться, а уж на что-то рассчитывать мог только полный кретин. Или человек, который стоял вплотную к невидимым нитям, контролировавшим все телодвижения московских марионеток.
Валентин Семенович вспомнил,
Если «Дед» оклемается — на что надежда ничтожно мала, — ему припомнят все, и этот звонок из Сан-Франциско тоже. Валентин Семенович ни секунды не сомневался в том, что у него на линии сидит «слухач». Он и сам был большой дока по этой части и в свое время кому только не понаставил «жучков» — да половине членов политбюро!
А если «Дед» загнется и придут новые, то ему не простят того, что он, почитай, десять лет верой и правдой прислуживал Нестеренко и его команде. Многие ему, конечно, прислуживали, но в этом доме, на этом этаже он, Валентин Семенович, был единственной опорой старого академика в законе.
И его не простят даже при том, что если бы не его инициатива, то Нестеренко не летел бы сейчас рейсом «Эр Франс» из Сан-Франциско…
Валентин Семенович снял трубку и приложил указательный палец к кнопкам с цифрами. Палец заметно дрожал.
— Алло, я только что получил сигнал… Оттуда… наш старый знакомый сел в самолет. Все идет по плану. Подарок тоже находится на борту.
— Когда это должно произойти? — поинтересовался хмурый голос.
— Где-то через час.
— Получается, что над северной Канадой? — в этот раз голос звучал задумчиво.
— Выходит, что так. Вероятно, будут сообщения… и в прессе тоже.
— Благодарю за информацию.
— Не за что.
Он положил трубку и задумался.
Глава 16 Крушение
Не задерживаясь в шумном зале ожидания, Егор Сергеевич Нестеренко отправился на поиски мужского туалета и почти сразу натолкнулся на дверь с искомым символом.
Войдя в кабинку и закрыв дверь на щеколду, он достал конверт, вытащил записку и снова прочитал короткий текст:
«Приговор вашему протеже вынесен в Москве».
Егор Сергеевич словно окаменел, глядя на листок бумаги. Четверть часа назад он торжествовал победу над одураченным противником, а сейчас чувствовал себя загнанным в ловушку, из которой нет выхода.
«Спокойно! Без паники! — одернул он себя. — Безвыходных положений не бывает. Если неведомая структура в Москве объявила ему
Егор Сергеевич разорвал записку и конверт на мелкие кусочки, бросил в унитаз и спустил воду.
«Ни хрена у них не выйдет, — подумал он в несвойственной ему манере. — Прорвемся! На каждую гайку найдется свой болт с резьбой. Надо будет прямо из парижского аэропорта позвонить генералу Артамонову. Пускай примет первые самые экстренные меры».
Пассажиры заняли места в самолете. Егор Сергеевич отыскал свое место в двенадцатом ряду, сел, пристегнул ремни и только теперь почувствовал, как устал. Слева от него через ряд бойкая француженка достала из сумки компьютер — ноутбук и, включив, застучала по клавишам. Журналистка, решил он и закрыл глаза, попробовав погрузиться в свои мысли, но не получилось — за иллюминатором взревели двигатели.
Ну что ж, гуд бай, Америка! Счастливо оставаться!
Нестеренко покосился на своих соседей справа: двое русских раскованных парней, особо не выбирающих выражения, громко беседовали между собой и, налегая на жевательные резинки, яростно двигали челюстями. Весь мир ходит в американских джинсах и кроссовках, поет по-английски, смотрит американское кино, жует попкорн, а Россия из самой читающей страны превратилась в самую жующую. Нет, нельзя сейчас раздражаться, наоборот, нужно все спокойно и трезво взвесить. На раздумья осталось слишком мало времени. Уже из Парижа следует по телефону дать необходимые распоряжения.
Нестеренко достал из специальной коробочки две таблетки швейцарского невросала и положил под язык. Самолет вырулил на взлетную полосу. Журналистка вставила в уши поролоновые пробки. По проходу, покачивая бедрами и стреляя глазами направо-налево, шла стюардесса. Чем-то она напоминала Егору Сергеевичу дочь, и его сердце сжалось и заныло. Удивительная вещь — женская душа! У Виктории растет дочка, его внучка, от кого — она никому не говорит.
«Па-а-а, никогда не заводи разговор об этом. Я так хочу. Так нужно. Отец Лизоньки ни в чем не виноват, и он не знает о существовании дочери. Я это скрыла от него», — вспомнил Егор Сергеевич разговор с Викой перед самым отлетом в Америку.
Может, она и права: к чему все усложнять, жизнь и так непроста. Но до чего же приятно иметь внуков. Чувство, не сравнимое ни с чем. Собственные дети не радуют так родителей, как внуки. Егор Сергеевич очень ясно представил себе свою замечательную, единственную внучку Лизу. Надо будет ей подарок привезти из Парижа.
Самолет мягко оторвался от бетонной дорожки. Нестеренко прильнул к иллюминатору. Внизу проносились пригороды Сан-Франциско, множество частных кварталов и особняков, притулившихся у залива. Вдали виднелся знаменитый мост Золотые Ворота, ползли букашки-автомобили. Он представил себе сумрачно-холодную Москву и сразу же потерял всякий интерес к красивейшему городу солнечной Калифорнии.