Тютюнин против ЦРУ
Шрифт:
– Ну пачиму твоя шуметь, а?! – строго спросил тот. – Ничего не больна – твоя понимаешь? Ничего не больна. Твоя засыпать, а мы кушать.
– Вы не имеете права меня есть! Я член профсоюза! Я не хочу умирать, у меня жена Люба дома осталась!
– Пачиму твоя шуметь, а? – снова принялся за свое китаец. – Твоя же мамбаца пил? Зачем пил мамбаца, если не хочешь твоя кушать мы?
– Так… эта хреновина мамбацей называлась? – перестав шмыгать носом, спросил Серега.
– Мамбаца, – кивнул голодный китаец. – Если попил,
– Прости меня, Серега, это я виноват! – прорыдал Окуркин из угла беседки, куда его загнали зубастые китайчата. – Старушка меня подставила-а! Предложи ему выкуп, Серега! Слушай, хунвейбин, забирай мой «запорожец», у него днище луженое! Только нас отпусти!
– А «запорожца» хароший панарепа? – тут же заинтересовался китаец.
– Хороший, хороший, – закивал Тютюнин. – Железный, крепкий, ты на нем до пенсии кататься будешь…
– Нет, моя мяса нада. Мяса панарепа.
– Тогда колбаски! – дрожащим голосом произнес Серега. – Вкусной колбаски, панарепистой. Костей в ней нет, только чистое мясо. Твоя любить мясо, хунвейбина?
– Где твоя колбаски?
– Моя колбаски дома. Отпусти меня домой, и мы с Лехой тебе дадим колбаски.
– Сыкока колбаски? – спросил китаец и по-собачьи склонил голову набок.
– Столько, сколько мы сами весим – кило в кило.
– Харашо. Будем твоя вешать.
В ту же секунду китайчата сбились в кучу и, задымившись белым туманом, превратились в старые складские весы, какие Сереге доводилось видеть на овощной базе.
– Твоя вставать, – сказал китаец. Тютюнин повиновался. Хунвейбин защелкал грузиками, толкая их туда-сюда, а затем объявил:
– Сто пятьдесят кило.
– Врешь, – не удержался Серега. – Всегда семьдесят пять было.
– Моя ошиблась, – ответил китаец и смущенно заулыбался. – Семьдесят семь… Теперь давай Леха мерить.
Едва передвигая ноги, Окуркин взобрался на весы и попытался улыбнуться, от чего его щека задергалась.
– Семьдесят кило – ровна, – сообщил китаец. Едва Окуркин сошел с весов, как те снова превратились в дюжину детишек неопределенного пола.
– Твоя пиши адрес, – велел китаец и материализовал, снова прямо из воздуха, кожаную папку с листом бумаги и авторучку. – Твоя пиши подробна.
– Не беспокойтесь, я вас не обману, – заверил Серега и, собравшись с мыслями, вывел первые строчки: «Планета Земля, Российская Федерация…»
Потом написал город, улицу, дом и квартиру. А под конец добавил: «К Сергею Тютюнину насчет колбаски».
Поставив точку, он вздохнул и отдал документ китайцу.
– Харашо. Скора приеду, – сказал тот и, сложив лист вчетверо, спрятал его куда-то под халат. – Однака идите.
– А куда теперь идти? – уточнил Тютюнин. – Где тут аэропорт или вокзал какой?
– Твоя
Поняв, что от китайца большего не добиться, Сергей и Леха быстро ретировались из беседки и оказались в большом запущенном саду, погруженном в уже знакомый им молочный туман.
– Тихо как, Серег. Ты чего-нибудь слышишь?
– Нет. Похоже, обманул нас хунвейбин.
– А то, что вокруг нас, оно есть или как?
В этот момент Тютюнина ужалил какой-то гнус, и он громко вскрикнул.
– Думаю, что есть, Леха. Смотри, как натурально здесь гады кусаются. – Тютюнин потер укушенное место.
– А чего же они мне в прошлом году все это за белую горячку выдавали, а? Я ведь им верил, Серег, докторам этим.
– Ладно. Пошли прямо. Может, хоть на кого наткнемся – дорогу спросим.
– А куда дорогу?
– Домой. Если нормально вернемся, я, Леха, пить навсегда брошу.
– Ага, Серег. И я тоже.
И друзья шагнули в наплывающие волны тумана, которые поглотили их целиком, словно никого здесь и не было.
12
Снова оказавшись в погребе, Окуркин и Тютюнин, не сговариваясь, рванули к выходу и, едва не столкнув друг друга с лестницы, выбрались наверх.
При этом каким-то необъяснимым образом Леха все же успел прихватить с собой трехлитровую бутыль – сказалась приобретенная и укрепившаяся в нем привычка.
Оба героя выскочили на крыльцо избушки и скорым шагом направились к «запорожцу».
– Эй, вы куда? – удивилась такому их поведению кашеварившая у костра Лехина супруга.
– А? – Окуркин остановился и только сейчас стал понимать, где он находится.
– Чего это у тебя в руках, Алексей? – сразу поинтересовалась жена. – Самогонка, что ли?
– Какая самогонка? – Знакомые подозрения стали приводить Леху в чувство. – С чего ты взяла, Лен? Это ж бензин, семьдесят второй.
– Ага, бензин, – поддержал друга Тютюнин, который на воздухе тоже малость проветрился. – Мы его в багажник поставим и сразу обедать.
– Какой там обедать? Вы еще траву не поваляли.
– А разве не поваляли? – спросил Серега у обнимавшего бутыль Окуркина.
– Вроде нет, – ответил тот.
– Тогда нехорошо получается. Клади бензин, и пойдем валять.
– Ага, – тупо кивнул Леха.
Пока эти двое, словно деревянные куклы, устанавливали бутыль в багажник машины, Елена внимательно за ними следила.
– А ну подойдите ко мне, – приказала она. Серега с Лехой повиновались. Спорить с женщиной, похожей на боксера, было небезопасно. – Теперь дыхните! Окуркин – первый.
И без того не особенно хорошо выглядевший Леха побелел как мел, однако сделал шаг навстречу своей любимой и коротко дохнул.
Серега на всякий случай зажмурился. Он не любил смотреть, когда кого-то избивают.