Тыя-онона
Шрифт:
Потом ты выгребешь у Вальки все оставшиеся капсюли, высыплешь их себе в карман и по дороге домой зайдёшь в сруб дома-новостройки. Полы там ещё не настелены, на лаги брошена только пара досок. Ты садишься на одну из досок и начинаешь тупо переводить капсюли. Они типа «центробой» – маленькие латунные стаканчики с гремучей ртутью на дне. Ты кладешь их на доску в ряд. Потом запускаешь руку в ранец, достаешь пенал, а из него
Конечно, это нехорошо. Нехорошо стрелять капсюли одному. Это так же нехорошо, что щёлкать одному семечки или грызть кедровые орешки. Но ты всё равно сидишь и стреляешь. Капсюли чивкают один за другим. Меньше всего тебе хочется во всём винить Тобика. Тобик – сын Тундры, собаки дяди Серёжи, охотника. Дядя Серёжа водит лесовоз и водит его очень хорошо, в любом состоянии, а вот охотник он больше так, для красы. Каждое лето на передней стене его сарая вывешивается новая медвежья шкура. Мездрой наружу. Сушится. Но, правда, шкура большая. Она настолько большая, что нижняя правая лапа заходит на дверь и сухо заламывается, когда эту дверь открывают. Линия сгиба уже обозначилась белой полосой. Но дядю Сережу как будто это не волнует. Будто ему даже интересно, когда эта лапа отвалится. Тебе тоже интересно. Тогда ты эту лапу утащишь.
Тобик – твой друг. Он друг целой улицы, но только ты воспитывал его ещё «со щенка». Ты баловал его, ты давал ему облизывать фантики от конфет. Учил находить и откапывать луговую репку, но он, правда, больше ел свою траву – сильно чавкая и высоко открывая рот. Травинки плотно приклеивались к его нёбу, длинному и ребристому, как стиральная доска. Их нужно было отдирать ногтем. Он громко лаял, когда ты бродил по реке с вилкой и колол раков (раков он не любил и тоже лаял на них), а потом вы вместе плавали с ним на глубине, оба по-собачьи. А в прошлую зиму году вы ходили даже на охоту. На лису. Всё было по-настоящему.
Всё это было потому, что как успевающий ученик ты шефствовал над своим соседом, над Валькой-Немцем, соседом, тёзкой и однофамильцем. Ты должен был подтягивать его в учёбе. Он очень плохо читал, почти никак не читал, но всё равно был обязан записаться в библиотеку. В тот день он явился к тебе с книжкой, которую библиотекарша ему долго выбирали. Книжка называлась «Следы зверей». Книжка была большая и тонкая, издательства «Малыш». Такую нормальному человеку читать уже было стыдно. Да и читать там было нечего. Весь текст состоял из одинаковых предложений: «Это след волка», «Это след зайца», «Это след медведя» – по одному такому предложению внизу каждой страницы под большим водянистым пятном акварели, либо под несколькими пятнами, если следов было несколько. Легче всего в книжке узнавались заячьи следы, похожие на две сизые несъедобные морковки, а след медведя вообще походил на капусту. С собой Валька притащил ходячую матрёшку, свою младшую сестру, закутанную в с полдюжины шалей и платков и вольно-невольно поставил тебя перед выбором: либо раскутывать сестру (а потом закутывать её вновь), либо всем вместе отправиться на охоту, благо настольная книга охотника уже есть.
Это была замечательная идея – пойти на охоту. Потому что на улице лежал наст, и по этому насту можно было просто замечательно ходить – как волшебному белому асфальту. Можно было ходить где угодно и пробираться куда угодно, куда не попадёшь даже летом. Можно было запросто бегать по чужим огородам, не обнаруживая заметённых снегом заборов, а к себе домой вообще было здорово пролезать на животе через форточку. Только в тот день следовало торопиться. Погода уже начинала портиться: шёл лёгкий снег, тянул ветер. Ты уступил своему другу отцовский топорик-молоток (да ещё с гвоздодёром на рукоятке), а сам вооружился материнским серпом, засунув его на пояс ремня (серп тут же пропилил и штаны и подштанники, и потом туда попадал снег). Из еды ты взял только холодный коровий рубец, лежавший на сковороде. Сгрёб его на газету, завернул и сунул в карман. Хлеб искать было некогда.
Конец ознакомительного фрагмента.