У черноморских твердынь
Шрифт:
Обязанности командира дивизии исполнял в последние недели полковник Михаил Степанович Соколов, известный мне еще по Академии Генерального штаба (слушатель Соколов занимался там в группе, которой я руководил). Но сейчас нам было не до воспоминаний. Стоя на обочине зеленой, залитой полуденным солнцем сельской улицы, мы с Соколовым смотрели на проходившие по ней подразделения.
Командиры батальонов и рот подходили ко мне представиться. Я всматривался в темные от загара лица шагавших мимо красноармейцев, стараясь понять, как чувствуют они себя, как настроены после
Рядом стоял командир 161–го стрелкового полка Сергей Иванович Серебров — полковник уже в летах, о котором мне было известно, что он в Красной Армии с гражданской войны. Серебров начал рассказывать о последних боях, но разговор прервало появление вражеского самолета–разведчика. По нему тотчас открыли огонь из зенитных пулеметов, из винтовок — стреляли все, кто мог. Самолет задымил, стал резко снижаться. Вскоре доложили, что он сел на поле за селом. Посланные туда бойцы вернулись с документами, оружием и парашютами. Летчиков захватить не удалось — скрылись в высокой кукурузе.
Тем временем в безоблачном небе показались шесть фашистских бомбардировщиков. На какое-то мгновение меня охватило неприятное чувство беспомощности: зенитных батарей тут не было, а через Буденновку продолжали идти войска… Но сброшенные самолетами бомбы лишь обдали кое–кого из бойцов взлетевшей вверх землей. И никто не останавливался, никто не прятался, колонна продолжала движение. Красноармейцы вели себя так, словно знали наперед, что все обойдется благополучно.
Эта их выдержка в минуты опасности сказала мне многое. Передо мною были люди, которые не просто «понюхали пороху», но и привыкли, приучили себя спокойно воспринимать превратности военной обстановки. Внезапный налет бомбардировщиков уже не мог помешать им делать свое дело.
К исходу того же дня два из трех наших стрелковых полков—161–й и 241–й заняли позиции на дальних подступах к Одессе, в отведенной дивизии 25–километровой полосе Западного сектора обороны. 90–й стрелковый полк из-за какой-то путаницы оказался в Восточном секторе и соединился с дивизией два дня спустя. В командование им в это время вступил полковник М. С. Соколов, передавший мне дивизию.
В 90–м и 241–м полках числилось по 1100–1200 бойцов, а в 161–м — свыше 3 тысяч. Два артиллерийских полка имели в общей сложности 52 орудия. Кроме того, дивизии были приданы дивизион корпусного артполка и два пулеметных батальона из бывшего Тираспольского укрепрайона.
Наша полоса обороны упиралась справа в Хаджибейский лиман. На левом фланге проходила железная дорога из Одессы на Раздельную. Сосед слева — 25–я Чапаевская стрелковая дивизия. Рубеж, занятый нами, был намечен в качестве запасного еще в самом начале войны. В директиве штаба Южного фронта, хорошо мне известной, предписывалось заранее подготовить этот рубеж к обороне. Однако, когда мы с командирами полков выехали на рекогносцировку, удалось обнаружить лишь противотанковый ров севернее станции Выгода (впоследствии противник использовал его для накопления сил перед атаками).
Вокруг расстилалась бескрайняя равнина, то слегка всхолмленная, то совсем гладкая, с заметным уклоном в сторону моря. Очень трудно было найти здесь закрытые позиции для артиллерии. А наблюдательные пункты, за отсутствием более подходящих мест, пришлось устраивать на стогах соломы, на чердаках каких-нибудь строений.
С севера на юг тянулись полосы полезащитных лесопосадок. Сперва они показались пригодными для укрытия штабов и тылов. Но противник, словно угадав наши намерения воспользоваться ими таким образом, вскоре начал систематически обстреливать эти насаждения артиллерией, а также с проносящихся на небольшой высоте самолетов.
Место для дивизионного КП выбрали в поселке близ станции Выгода. Полки немедленно занялись оборудованием своих участков. Как известно, довоенные полевые уставы предусматривали создание в обороне полосы обеспечения (предполья), позиции боевого охранения, главной, или основной, полосы, а за нею — второй, запасной. Но, хотя дивизия и была почти полного штатного состава, соблюсти эти требования мы не могли. Почти всюду полкам пришлось растягиваться в одну линию, оставляя во втором эшелоне в лучшем случае батальон, а то и роту.
Сооружение окопов, блиндажей, командных пунктов начали засветло и продолжали ночью. Самые первоочередные работы далеко еще не были закончены, когда на следующий день, 11 августа, нас атаковали вражеские части, продвигавшиеся вдоль железной дороги.
Но это были атаки с ходу, без артиллерийской подготовки (противник, очевидно, не ожидал, что мы будем здесь укрепляться), и отбить их удалось довольно легко.
12 августа обстановка стала уже более сложной. Часа три враг вел артподготовку, а в атаке пехоту поддерживали танки. На главном направлении — вдоль железной дороги — наступало до двух пехотных полков. Однако, как ни ограниченно было время, которым дивизия располагала для освоения оборонительного рубежа, противник не застал нас врасплох.
Начальник артиллерии полковник Д. И. Пискунов хорошо организовал огонь. Артиллеристы отсекали вражескую пехоту от танков, заставляли ее залечь и в большинстве случаев вообще не подпускали к нашим окопам. Сноровисто действовали и истребители танков, успевшие отрыть себе щели–ячейки впереди первой траншеи. И в этот день все атаки были отбиты.
Особенно внимательно присматривался я к тому, как действовали командиры тех подразделений, на которые пришелся наиболее сильный натиск противника.
До полка румынской пехоты атаковало третий батальон 161–го полка, оборонявшийся справа от железной дороги. Командовал батальоном Яков Бреус, лейтенант двадцати с небольшим лет. Он недавно сменил прежнего комбата, павшего в боях у Днестра, а до того был командиром роты. Положение на участке батальона сложилось трудное, врагу удалось потеснить одну из рот. Командир полка Серебров поспешил туда сам с резервным пулеметным взводом. Но молодой комбат, уже находившийся в этой роте, сумел справиться с положением, показав себя с самой лучшей стороны.