У черноморских твердынь
Шрифт:
Опасность выхода противника к Северной бухте заставила командование армии бросить на это направление все резервные силы.
На возвышенности Кара–Тау, что севернее Бельбекской долины, оборонялись в пешем строю бойцы 40–й кавдивизии.
В сущности, это давно уже была не дивизия: в ней числилось три полка, но едва набиралось 500 штыков. За день 21 декабря каждый из полков отбил по нескольку атак пехоты и танков. Под вечер положение стало особенно тяжелым. Прервалась связь с поддерживающей артиллерией.
Когда пять фашистских танков двинулись к командному пункту, командир дивизии
Не могу не сказать о мужестве наших танкистов. Их в Приморской армии было немного, но каждый экипаж сражался геройски. А посылали их всегда в самый огонь.
25 декабря роту танков 81–го танкового батальона выделили для поддержки контратаки на участке 8–й морской бригады. Как я уже говорил, в этой бригаде было много плохо обученных бойцов из запаса. Вместе с танками они в атаку никогда не ходили. И вышло так, что пехота отстала, танки, ворвавшиеся в расположение врага, оказались там одни. Но танкисты продолжали бой.
Экипаж кандидата партии лейтенанта Рогодченко и механика–водителя комсомольца Резникова сокрушил дзот, миномет, разбил на огневой позиции противотанковое орудие.
Командир одного танка был убит, а сам танк поврежден, но все-таки мог двигаться. И тяжелораненый — четыре осколка сидели у него в спине — механик–водитель комсомолец И. А. Устинов снова повел танк в атаку. Машина получила еще одну пробоину, убит был башенный стрелок. Но Устинов продолжал драться, давить вражеские огневые точки, пока не получил сигнала о возвращении на пункт сбора. Истекая кровью, он привел туда танк, а остановив машину, потерял сознание.
В полуобморочном состоянии вытащили краснофлотцы морской бригады из другого танка механика–водителя Шевченко. У него была раздроблена нога. Но до сигнала танк из боя не вышел.
На направлении главного вражеского удара была введена в бой только что прибывшая из Новороссийска 79–я стрелковая бригада. Ее командира полковника А. С. Потапова я, как и многие приморцы, знал по Одессе, где он командовал отрядом черноморских матросов. Приятно было снова встретиться с этим храбрым человеком. Под стать командиру был и военком бригады полковой комиссар И. А. Слесарев, высаживавшийся в сентябре под Одессой с морским десантом. На труднейшем участке Севастопольской обороны он еще раз показал себя боевым политработником. Контратаки 79–й бригады помогли выправить создавшееся 22 декабря критическое положение.
В дни, когда судьба обороны решалась в третьем и четвертом секторах, в их частях работал весь состав политотдела армии. Там же было большинство офицеров штаба.
Окончательный перелом наступил 31 декабря. На этот день враг назначал взятие города, а мы — контрудар, призванный сорвать замысел гитлеровского командования.
В батальонах и полках второго эшелона, на огневых позициях батарей ночью прошли митинги. Выступали командиры, комиссары, бойцы. Все понимали, что не когда-нибудь,
На передовую был доставлен только что отпечатанный номер армейской газеты «За Родину». На стенках окопов появились боевые листки, призывавшие защитников Севастополя проучить зарвавшихся фашистов, нанести им сегодня сокрушительный удар.
Подъем был огромный. Люди словно стряхнули с себя невероятную усталость, накопившуюся за две недели непрестанных боев.
Начавшаяся на рассвете мощная артиллерийская контрподготовка, в которой слились залпы 340 полевых и береговых орудий, еще больше ободрила бойцов. И когда после нового массированного огневого удара, сломившего последний отчаянный натиск врага, армейцы и моряки пошли в атаку, фашисты уже не могли их остановить.
Новый, 1942 год севастопольцы встречали на отвоеванных у врага рубежах. Декабрьский штурм был отбит. Севастополь выстоял.
Главные бои, как уже было сказано, шли в третьем и четвертом секторах. Но враг предпринимал попытки прорвать оборону и на других участках, где тоже получил достойный отпор.
В 109–й стрелковой дивизии, на высотах у Балаклавы, отлично действовал полк пограничников под командованием Г. А. Рубцова. Здесь был трудный рубеж. Каменистый грунт плохо поддавался не то что лопате, но и кирке. Однако полк сумел сделать свои позиции неприступными. И во всем тут чувствовалась та особая, повышенная готовность к любым неожиданностям, которая свойственна пограничникам. Комиссар полка Анатолий Петрович Смирнов вместе с командиром очень умело, продуманно расставил людей. Пограничники славились своей разведкой, которая изо дня в день проникала во вражеские тылы, добывая ценнейшие сведения. У них никогда не было недостатка в «языках».
В ноябре мы, бывало, беспокоились за первый сектор. Теперь 109–я дивизия полковника П. Г. Новикова и комиссара А. Д. Хацкевича (бывшая 2–я кавалерийская) держалась безупречно стойко. И полк пограничников был ей надежной опорой.
С января по май, хотя и в эти месяцы под Севастополем было далеко не спокойно, приморцы имели возможность совершенствовать свою оборону, укреплять занятые рубежи. С Большой земли поступало вооружение и людские подкрепления. Армия выросла, и у политотдела, конечно, прибавилось забот.
Севастополь защищали советские люди всех национальностей. В 345, 386 и 388–й дивизиях, прибывших с Кавказа, как и в маршевых батальонах, поступавших к нам, было довольно много армян, грузин, азербайджанцев. Некоторые из них совсем не знали русского языка. Воспитательная работа в этих соединениях требовала особой гибкости, такта, а также и знакомства с национальными особенностями, обычаями.
Учитывая это, мы произвели ряд перестановок политработников. Начальник политотдела 95–й дивизии М. С. Гукосян, владевший языками народов Закавказья, был переведен на ту же должность в 386–ю дивизию. К работе в соединениях, о которых идет речь, эпизодически привлекались начальник тыла Приморской армии полковник МеЬрабян, батальонный комиссар Юсупов из штаба 109–й дивизии и батальонный комиссар Григорьянц из Чапаевской.