У черноморских твердынь
Шрифт:
— Жив наш капитан! Требует огня по немецкой пехоте, по Камышловскому оврагу!..
До наступления темноты Постой корректировал стрельбу батарей по пехоте и танкам. Затем снова был произведен огневой налет по гитлеровцам, окружившим НП, после чего комдив и разведчики прорвались к батареям.
К ночи огневики передвинулись в Сухарную балку, а новый НП комдива был оборудован на высотке восточнее станции Мекензиевы Горы. Невдалеке развернул НП капитан Халамендык. По соседству с нами разместились наблюдательные пункты командиров батарей.
9 июня, едва взошло солнце, возобновились
Вероятно, фашистское командование имело еще больше оснований, чем накануне или в первый день штурма, полагать, что советские артиллеристы не окажут на этом участке особого сопротивления. Но б. .ареи 134–го гаубичного полка вновь встретили врага метким огнем.
И это повторялось изо дня в день, пока мы оставались на Мекензиевых горах. Мне до сих пор кажется, что трудно найти на земле другое место, где на каждый квадратный метр пришлось столько разрывов и осколков, столько человеческой крови, сколько пришлось всего этого на высотке, где мы тогда держались.
Непобежденные
К 22 июня в батареях полка было в среднем не более одной пятой личного состава. Часть поврежденных орудий увезли на ремонт. В 3–м дивизионе уцелели четыре орудия и один трактор. Ощущался острый недостаток в боеприпасах.
И все же 134–й гаубичный полк оставался самой сильной артиллерийской частью на северном участке Севастопольского оборонительного района. Особенно важную роль играл теперь 1–й дивизион капитана Постоя. Со своих позиций у инкерманского обрыва его батареи могли держать под обстрелом долину речки Черная до высоты Сахарная Головка. Огонь они вели только прямой наводкой.
23 июня капитан Постой по телефону поздравил командира 1–й батареи Абдулхака Сагитовича Умеркина с присвоением ему звания Героя Советского Союза, а лучшего наводчика батареи Федора Вострикова — с награждением орденом Ленина. Это действительно была батарея героев. Лишь за первые дни июньского штурма она уничтожил три артиллерийские и минометную батареи немцев, шесть танков, до четырех рот пехоты. В критические часы, когда бой шел у наблюдательного пункта, сам Умеркин поджег два танка, истребил много фашистских автоматчиков.
25 июня немцы вновь пытались прорваться к Инкерману.
«Приготовиться к бою с танками», — передал капитан Постой огневикам. Дак только танки, показавшиеся на дороге, подошли к дамбе, по ним ударили все три батареи 1–го дивизиона. Халамендык поддержал Постоя огнем 8–й и 9–й батарей. Шесть подбитых танков остались в долине. Другие укрылись в овраге.
На позиции 1–го дивизиона обрушился огонь пяти вражеских батарей. «Юнкерсы» сбрасывали одну серию бомб за другой. Поредевшие расчеты прижались к камням. От дыма стало трудно дышать. Но к дамбе снова приближались танки, и боевая команда вернула людей к орудиям. И еще два танка было подбито, а десятки трупов немецких солдат остались лежать вдоль дороги.
Под обстрелом и бомбежкой
27 июня была отражена еще одна попытка немцев прорваться на Инкерман. К исходу этого дня на батареях 1–го дивизиона кончились снаряды. С наступлением темноты артиллеристы вручную вкатили орудие за орудием на Суздальскую гору. Оттуда трактор отбуксировал их к Малахову кургану.
Через день, 29 июня, немцы стали подниматься на склоны Суздальской. Их встретил огонь двух батарей 3–го дивизиона, стоявших уже у Килен–балки, на окраине Севастополя. Мы стреляли до тех пор, пока осталось по два снаряда на ствол, — их приберегли, чтобы было чем подорвать орудия.
Капитан Халамендык — в который уже раз! — запрашивает штаб, есть ли надежда получить боезапас. Отвечают неопределенно, —очевидно, не знают, остались ли где-нибудь в Севастополе снаряды для наших орудий. Халамендык молча кладет трубку.
Вскоре с 8–й батареи докладывают:
— В Килен–балку спускаются немцы. Численность пока до взвода…
Голос докладывающего спокоен. А между тем это означает, что враг обходит батарею с тыла. Я выглянул из-за камней, прикрывавших наш КП, и увидел метрах в шестидесяти цепочку немцев: пригибаясь, они пробирались с автоматами наизготовку. Дал очередь. Трое упали, остальные бросились бежать.
На выстрелы вышли из-за камня Халамендык и военком дивизиона Кудрюк. Проводив взглядом скрывающихся гитлеровцев, Даниил Васильевич сказал:
— Что ж, комиссар, на командном пункте нам с тобой делать нечего — снарядов нет и не обещают, во всяком случае до утра… А наш решающий час, кажется, уже настал. Артиллерист побеждает или умирает вместе с орудием. Сейчас наше место там, — он кивнул в сторону огневых позиций.
Пожав друг другу руки, они разошлись: Кудрюк на 8–ю батарею, Халамендык — на 9–ю. На КП остались начальник штаба Куцинский, военфельдшер Котенко и я.
На 8–й батарее в строю было восемь—десять человек. Обстреливая батарею из автоматов и минометов, немцы шаг за шагом приближались к умолкшим орудиям. Враги подошли к ним уже почти вплотную, когда в окоп огневиков приполз комиссар Кудрюк. Слова были излишни, и комиссар, пристроившись у лафета гаубицы, дал автоматную очередь по ближайшим гитлеровцам. Так прозвучал его призыв сражаться до конца. И выстрелы горсточки бойцов поддержали комиссарский автомат. Получив отпор, фашисты не решились продолжать лобовую атаку.
На 9–й батарее семью оставшимися в живых бойцами командовал политрук Александр Канищев. Отбиваясь гранатами и огнем винтовок, они не отошли от орудий и тогда, когда гитлеровцы засели совсем рядом — за грудой пустых снарядных ящиков. В дело пошли последние бутылки с горючим, и куча ящиков превратилась в пылающий костер.
Капитан Халамендык, пробиравшийся к батарее, вовремя заметил, как за дымом этого костра группа немцев обходит батарею с тыла. Комдив уложил нескольких гитлеровцев длинной очередью из автомата, а остальные попали под огонь группы Канищева.