У дороги
Шрифт:
На дальнем берегу идет пахота. Длинные отвалы дерна отмечают след старательного плуга.
Катинка приходит домой.
У Бая она застает мельника, а иногда нового управляющего Кьера.
— Толковый парень этот Свенсен, — говорил Бай Катинке. — Очень толковый. И наслышан обо всем.
— Уж не знаю, конечно, хороший ли он работник, — говорил Бай Кьеру.
Кьер бормотал что-то невнятное.
— Но парень толковый, старина Кьер, и главное свой брат. Свенсен коллекционировал порнографические открытки.
Он приносил
— Пороемся в «архиве», — предлагал Свенсен.
— С удовольствием. — Бай всегда изъявлял готовность. Свенсену присылали «новинки» из Гамбурга наложенным платежом.
— Экие скоты, — радостно говорил Бай. Когда они рассматривали «архив», он всегда понижал голос, хотя дверь в комнату была закрыта.
— Экое скотство, старина Свенсен, — говорил он, поднося открытки поближе к свету.
Они продолжали рассматривать картинки. Бай потирал колени.
— Ну это уж совсем, — говорил он. — Это уж, пожалуй, слишком, — говорил он.
Свенсен почесывал у себя под носом и сопел.
— Знатная баба, — говорил он, — знатная.
Покончив с открытками, они молча потягивали грог. Бай как-то вдруг оседал.
— Все это хорошо, — говорил он. — А каково приходится в жизни, Свенсен… А, старина? Каково жить с больной женой?
Свенсен не отвечал.
Бай со вздохом вытягивал ноги…
— Да, старина, — говорил он. — Ничего не попишешь. Свенсен философски помалкивал. Потом вставал.
— Кабы знать, что кому на роду написано, — говорил он. Бай поднимался и открывал дверь в гостиную.
— Ты что ж это сидишь в потемках? — спрашивал он.
— Да так. — Катинка выходила из своего уголка. — Посидела немного… Тебе что-нибудь нужно, Бай?
— Я пойду провожу Свенсена, — говорил Бай. Катинка входила в контору, чтобы попрощаться с гостем. — Фру еще немного бледная, — говорил Свенсен, ощупывая карманы, чтобы удостовериться, на месте ли коллекция.
Бай надевал пальто, и гость откланивался.
— Боже сохрани, фру, не выходите на улицу — прохладно.
— Я только до калитки, — говорила она.
Они выходили на платформу.
— Вызвездило, — говорил Бай.
— Значит, похолодает. Спокойной ночи, фру. Хлопала калитка.
— Спокойной ночи.
Катинка стояла, прислонившись к калитке. Голоса замирали вдали. Она поднимала голову: и правда, небо ясное и усыпано звездами…
Катинка прижималась к влажному столбу и обвивала его руками, словно хотела излить свое горе мертвому дереву.
Теперь по вечерам на станцию часто приходили пастор с женой. Старики скучали по Агнес. А тут и Андерсен надумал уезжать.
— Он давно уже собирался переменить приход, — говорил старый пастор. — Боюсь, не прислали бы вместо него какого-нибудь проповедника «живого слова».
Пастор Андерсен получил приход на Западном побережье. Фру Линде плакала, забившись в уголок.
— О, Господи, я ведь видела, все видела, — говорила она. — Но они сами не знают, чего хотят, фру Бай. Сами не знают, чего хотят, дорогая моя… Такая нынче молодежь — не то что в мое время, милая фру Бай. Они все гадают да сомневаются, любят они или нет, а потом разъедутся в разные стороны и мучаются всю свою жизнь… Помню, я ждала, что Линде посватается ко мне, и тоже гадала, да только на яичном белке. И вот мы с ним делим и радость и горе скоро уже тридцать лет… А теперь мы, старики, закроем глаза, и наша Агнес останется одинокой старой девой.
Входили мужчины. Старый пастор непременно должен был сыграть партию в вист.
В присутствии старого пастора Катинке становилось легче на душе. От него веяло каким-то удивительным покоем.
Особенно когда он сидел за картами, играл по маленькой, и его старческое лицо лукаво улыбалось из-под бархатной ермолки.
— Вот вам, батенька, — приговаривал он и брал взятку. Старики ворчали друг на друга.
— Я же говорила тебе, Линде…
— Уж поверь мне, матушка… — И старик открывал взятки. — Вам ходить, милая фру, вам ходить.
Катинка задумалась. Она не сводила глаз с обоих стариков.
— Бубновая дама… А ну-ка, батюшка…
Последний роббер играли с болваном. Катинка выходила, чтобы распорядиться насчет ужина. В доме начальника станции кормили все вкуснее. Бай любил хорошо поесть, и Катинка готовила ему его любимые блюда.
Бывали дни, когда она спозаранку шла на кухню и начинала жарить и парить по разным рецептам и поваренным книгам. Она что-то шинковала и рубила для каких-то мудреных яств.
Выбившись из сил, Катинка опускалась на колоду для разделки мяса и кашляла.
— Ей-богу, фру, наживете себе чахотку, тем дело и кончится, а все для того, чтобы кто-то набивал себе брюхо, — твердила Мария.
— Хочешь полынной водки? — говорит Катинка.
— Отчего же, если у тебя есть.
Когда Бай кивал головой, было видно, что у него двойной подбородок. Бай вообще заметно раздобрел. Под рубашкой наметилась небольшая кокетливая округлость, а на суставах ямочки.
— Вот, пожалуйста, — говорит Катинка.
— Спасибо, детка, — говорит Бай.
В последнее время у Бая появились этакие султанские повадки. Возможно, из-за дородности.
— Спасибо, детка, вот только доиграем, — снова говорит он. Катинка садится на стул у стола и ждет. Старый пастор смотрит на Бая, который сидит по ту сторону накрытого стола, потом на его молчаливую жену. Катинка оперлась головой на руку.
— Ах, вы, паша вы этакий, — говорит Баю старый пастор. Катинка встает. Забыли подать еще какое-то лакомство…
Дверь закрывается за ней, старый пастор снова переводит взгляд с нарядного стола на Бая, который держит карты как раз над кокетливой округлостью.