У истоков пирамид
Шрифт:
– Предлагают в жены? – спросила Ренехбет, и снова наткнулась на недоумение в круглых глазах Мерхет.
– Шери не женятся на таких, как я. Они могут взять одну из нас как гаша, если готовы отдать за неё достаточно.
– У тебя есть мужчина, Мерхет?
– Уари еще не выбрал мне мужчину.
Ренехбет все еще обдумывала её слова, переступая по узкой, петляющей вдоль берега тропке, когда увидела впереди мужскую фигуру. Она поняла, кто это, еще до того, как рассмотрела лицо.
– Да будет твой день ясен, уари-на, – сказал
Предсмертная судорога изогнула тело козла еще раз, его нога выпрямилась, изо рта струйками шла розовая пена. Кровь, хлеставшая из разрезанной глотки, понемногу иссякала. Однорукий чуть отступил от бежавших по камням красных ручейков, крючковатый посох, зажатый в единственной руке, сейчас напоминал его самого – худого, со склонившейся над умирающим животным головой.
– Несите топор, – приказал он негромко, и один из стоявших за ним людей отвернулся.
– Козел умер чисто, – он, как обычно, медленно выговаривал слова, – духи приняли его кровь.
– Воля духов ясна и так, – заговорил стоявший напротив него человек. Хрипящий, словно сожженный солнцем, голос его подходил внешности. Еще не старый, но худой и выглядевший изможденным, он, как и однорукий, сжимал в руке посох, – чего ты ждешь, Мертвый Лев? Люди Реки совсем скоро будут здесь. Мы принесем к черному камню их мужские части еще до того, как погаснет желтый огонь.
Однорукий чуть шевельнул посохом, по-прежнему не спуская взгляда с издыхавшего козла. Подошедший сбоку человек с топором посмотрел на него, и однорукий кивнул головой. Человек наклонился, поднял топор и опустил лезвие на шею животного.
– То, что ты говоришь, Красногубый, не воля духов Хаа-Та, а воздух изо рта твоей рогатой женщины, – ответил Мертвый Лев, наконец, отворачиваясь от жертвы, – мы узнаем, что они хотят, лишь когда догорит небесный огонь. Как дети Хаа-Та делали всегда.
Не дожидаясь ответа, Мертвый Лев двинулся по склону, за ним молча шел человек, державший за рога отрубленную голову козла. Кровь падала с неё градом тягучих капель, отмечая след.
Они были внизу, в одной из выемок между скалами – те, кто сейчас не охотился, не сторожил газелей, и не следил за людьми Реки. Его люди, клан Шестирогой Газели, и породнившийся с ними через женщин клан Красной Змеи. Голые дети игрались цветными камнями, женщины разделывали тушу дикой козы, какой-то юноша обстругивал древко стрелы.
Однорукий остановился у кострища, и человек, несший голову убитого козла, положил её рядом с ним.
– Здесь осталось мало травы, Мертвый Лев, – сказал мужчина с собранными кожаной тесемкой волосами. – Нам придется отгонять газелей почти за дневной переход.
– Мы прогневали духов Хаа-Та, – сказал Мертвый Лев, – дожди так редки сейчас, и небо не дает бурь. Почему, Харр?
– Я не знаю, – ответил Харр, – я не старейший, чтобы знать. Красногубый говорит, что нам надо уходить отсюда. Духи приняли нашу жертву?
– Козел умер хорошо, – сказал Мертвый Лев, – созови девушек, что охотились за жиряками. Мы будем готовить еду. Я посмотрю, что сделал Рагг.
С юга к ложбине почти отвесно подходила гладкая, темно-бурая скала. Мертвый Лев медленно шел к ней, опираясь о посох, культя его левой руки качалась, когда он спотыкался на камнях. У горы виднелся силуэт другого мужчины – как и большинство горцев, почти обнаженного сзади, если не считать пояса. Сейчас он как раз отошел от скалы на несколько шагов, и рассматривал её, склонив голову.
– Ты закончил, Рагг? – спросил Мертвый Лев, подойдя к человеку.
– Да, – ответил Рагг. Он отошел от скалы еще на шаг и протянул руку, – смотри.
Рисунок шел через скалу – узкие линии, высеченные в камне, складывались в форму не сразу, узор открывался частями. Газель, наклонившая рога, смотрящий на неё сверху шакал, и странное переплетение линий, немного походившее на цветок.
– Духи услышат наши слова? – сказал Мертвый Лев, и это был лишь наполовину вопрос.
– Шестирогая Газель даст силу нашим рукам, – ответил Рагг, в его голосе не было колебания, – каждый раз, когда я оставляю знак на скале, они дают мне силу, и наша охота удачна.
– Пусть будет так, – Мертвый Лев махнул рукой в сторону костра, – матери варят похлебку из полбы. Есть немного мяса. Идем.
Чуть выше три женщины уже раздували огонь куском кожи. Другая женщина, сидевшая рядом, медленно высыпала зерна в сосуд из обточенного известняка.
Такие сосуды плохо давались горцам, и этот выменяли на прошлых торжищах у людей Реки. Надо ли их убивать сейчас? Почему бы не обменяться еще раз? Какая разница между одними и другими речными жителями?
Мертвый Лев не знал, как ответить на эти вопросы, и снова подумал, насколько труднее стала жизнь в Хаа-Та. Он помнил, как Матерь, дававшая ему еду в детстве (не его настоящая мать, та погибла, когда он был почти младенцем) рассказывала, а иногда и пела, о прошлых днях. Тогда дожди в их земле были частыми, на склонах росла трава и кусты, слоны еще не ушли к речным зарослям. Великие охотники убивали гигантов, и весь род пировал долгие дни, а лучшие из охотников носили подвески из слоновой кости.
Почему дожди теперь так редки и на что гневаются духи? Мертвый Лев много раз пытался понять это, но ничего не выходило. Красногубый и те из старейшин, что были с ним заодно, убеждали их идти к Реке. Они не хотели, чтобы роды Хаа-Та продолжали торговать с ближайшими селениями, потому что так сказала им рогатая женщина. Они прошли к ней через влажные заросли, и поклонились её богине с коровьей мордой. Мертвый Лев не ходил тогда с ними, и мало что мог возразить.
Сам он не видел особой разницы между людьми Реки из разных селений. Его слово весило на советах не так уж много, до того самого дня, когда он встретил льва, ставшего его хранителем. Теперь он чувствовал дух убитого льва рядом с собой, а к его речи прислушивались остальные старейшины.