У каждого свое зло
Шрифт:
Подумав, она решила, что просто уменьшит дозу — так будет вернее. И пусть дед скажет ей спасибо!
Но Краснов был так плох, что Алла просто ужаснулась, когда увидела его, полулежащего в своей роскошной царской кровати. Похоже, он едва-едва узнал ее. Она все поняла, но, уверенно продолжая играть роль сестры милосердия, спросила у стоявшей за ее плечом Марии Олеговны:
— У него что-то случилось? Умер кто-нибудь?
Старика и в самом деле едва можно было узнать — за те два дня, что она его не видела, он превратился в ветхого склеротика со слезящимися мутными глазами, с желтым отечным лицом. Мария Олеговна помолчала, словно решая говорить, не говорить,
— Неприятности у нас. Домашние…
Сказала так, что почему-то сразу отступили все Аллины страхи за себя, — она сейчас видела перед собой очень больного человека, и ничего больше. Она подсела к изголовью постели, взяла старика за запястье, сразу ощутив бешено учащенный пульс.
— Давление не мерили?
— Давление не мерили, — сокрушенно сказала Мария Олеговна. — Я вот «скорую» вызвала, а уж когда она там приедет…
Алла достала тонометр, спросила строго, как спросил бы врач:
— В аптеку есть кому сходить? Мне кажется, это криз, может быть, срочно придется бежать в аптеку, пока «скорой» нет…
— А я и сбегаю, — засуетилась соседка. — Только рецептик бы…
— Рецептик — не в моей власти. Я напишу на бумажке, что надо, а вы купите, хорошо?
Давление было необычайно высоким — похоже, у старика действительно на почве кражи случился мощнейший криз. Алла повернулась к соседке.
— Мария Олеговна, дорогая, — сказала она, тут же составив для нее списочек, — вот это все отпустят без рецепта. Да, еще возьмете магнезии для инъекций… Запомните?
Женщина тут же собралась и, уже уходя, крикнула ей от двери:
— Никого не пускайте, Алла! Разве только вот придет молодой человек, скажет, что он от Петра Николаевича Шишкина — этого впустите. Это мастер, Антон Григорьевич его вызвал замки починить, а то у него тут замки — одно название, совсем ничего не запирают. А больше никого не впускайте, пусть ждут, когда я приду.
Оставшись одна, Алла кинула быстрый взгляд по сторонам, по тому самому книжному шкафу, из которого Димон умыкнул нужные им книги. Дырка там между томами была, и довольно большая — похоже, книги уже перебрали, чтобы провести ревизию и установить, что именно пропало. Ну, это теперь сколько угодно, подумала она и тут же, спохватившись, как бы старик чего не заподозрил, снова перевела глаза на его лицо. Нет, Краснов пребывал в полной отключке — видно, ему сейчас было очень худо. Вот когда, подумалось ей, шуровать-то в его богатствах… Взгляд против ее воли опять прошелся по стенам, задержался на картинке с офицером в бурке — правда, что ли, Лермонтов? Небось ужасно дорогая… Или это Лермонтов сам рисовал? Ну да, он же еще и рисовал… Все равно дорогущая картинка, хоть и маленькая. Вынести запросто можно… Надо будет у деда спросить, кто рисовал, а то потом и знать никогда не будешь… Если, конечно, не прихватить ее с собой. Ну-ну, не воровка же она, в самом-то деле! Алла заметила краем глаза, что старик слегка шевельнулся, и тут же снова перевела взгляд на его страдальческое лицо.
— Худо мне, Аллочка, — сказал тот, открывая глаз. — После того, что случилось, мне не то что жить не хочется — верить никому не могу… Всех подозреваю. И это самое ужасное. Всю жизнь, знаете, из себя это вытравливал… и на тебе…
Какая-никакая совесть в Аллиной душе еще теплилась, поэтому она, чтобы Краснов не видел ее лица, сделала вид, что напряженно ищет что-то в своей безразмерной сумочке.
…А потом заявился человек от Шишкина, вернее, не один человек, а целых два, да не молодых, как обещала подзадержавшаяся что-то Мария Олеговна, а ребятки в настоящем мужском
— Вот видите, — сообщил рыжий, — пообещал и зашел. И мастера с собой привел насчет замков!
— Здравствуйте, здравствуйте, Денис! — оживился старик. — А это вот, прошу любить и жаловать, мой ангел-хранитель, медсестра Аллочка. Пришла мне от одной болезни уколы делать, а у меня уже совсем другая хвороба. Так что вот она и сидит в раздумье — то ли лечить меня, то ли вколоть чего, чтобы отмучился.
— Ну зачем вы так! — засмущалась Алла. Надо сказать, под взглядами «мастеров» она почувствовала себя как-то не совсем уютно — очень уж цепкие были у обоих взгляды. «Небось такие же мастера, как я Плисецкая», подумала вдруг Алла.
Впрочем, пришедшие больше их с Антоном Григорьевичем не тревожили они занялись дверью, Алла поняла это сначала по тому, что стали слышны звуки подъезда: поднимался лифт, хлопала где-то входная дверь. А потом, уже собираясь уходить, увидела: тот, что постарше, долбил дверной стояк, готовил паз под язычок нового большого замка, уже врезанного в дверь. Работал он аккуратно, уверенно, и все же совсем не был похож на рабочего. Второй шуровал неподалеку в прихожей, и по тому, как он раз и другой снял трубку и сказал кому-то: «Алло, алло, слышно меня?» — она поняла, что он чинит (ой, чинит ли!) телефон. Вообще-то телефон — во всяком случае, в прошлые разы — был совершенно исправен. Она осторожно спросила у Антона Григорьевича:
— Это что, молодой человек с телефонной станции?
— Да нет! — ответил Антон Григорьевич, как у них с Денисом было условлено. — Это он просто устанавливает у меня новый аппарат, с определителем номера. Нужная, знаете, вещь — определитель номера.
— Да-да, я знаю, — охотно подтвердила Алла. — Конечно, нужная вещь.
И все равно, хотя все вроде бы разъяснилось, она почувствовала облегчение, увидев наконец Марию Олеговну. Приняв у нее лекарства, она с ходу вкатила старику укол магнезии и, дав Марии Олеговне необходимые инструкции, побыстрее покинула этот на глазах становившийся опасным дом. Покинула, предупредив со своей обычной участливой улыбкой, что позвонит ближе к вечеру, чтобы узнать, чем закончился визит «скорой». Но, даже и уходя, затылком она чувствовала на себе взгляд того мужичка, который возился с дверью.
Она вдруг с необычайной ясностью вспомнила все о том, как чуть не загремела на большой срок. И оказалось вдруг, что страх перед камерой заключения, перед зоной, перед опустившимися жуткими бабами в простых чулках, был так силен в ней, что ей уже больше не верилось в избавление от всей той уголовщины, в которую пытался ее втянуть Игорь.
Он был по-своему хорош для нее, особенно для нее — находившейся в том положении, в каком он ее подобрал, но вряд ли он сгодился бы ей как партнер в нормальной жизни нормального врача, какую она вела до того, как подпала под искушение легкими деньгами…
Он встречал ее сегодня нежнее, чем обычно, а она, все еще не в силах отделаться от мыслей о цепкоглазых «мастерах», оккупировавших квартиру старого коллекционера, была раздражена и не хотела даже скрывать этого.
— Что с тобой, милая? — спросил Решетников в своей приторно-слащавой манере. — Ты что-то не в духе. У тебя неприятности?
— Не у меня, а у нас неприятности… милый, — передразнила она Игоря Альфредовича. — Я сегодня видела у Краснова сыщиков, выдают себя за мастеров из жэка, а сами так глазами и цепляют…