У каждого свой путь. Книга первая
Шрифт:
– Я гулять. Потом в клуб. Уроки приготовлены.
Отец, с хмурым видом сидевший за столом, вдруг остановил:
–Пора завязывать с гулянками. Экзамены нынче.
Девушка возразила:
– До экзаменов еще палкой не докинуть! Мы еще даже повторение не начинали.
Отец, к ее удивлению, упрямо повторил:
– И все равно пора завязывать! Ты никуда больше не пойдешь!
Маринка как раз одевала пальто. Остановилась:
– Почему?
– Сядь. Я никогда не вмешивался в твою жизнь, но то, что мы с матерью сегодня узнали, заставляет вмешаться.
Маринка шлепнулась на диван и спросила:
–И что же вы такое узнали?
Он встал и со злостью крикнул:
– С мужиком гуляешь? Ребят-ровесников мало? Офицера нашла? Принесешь в подоле, вся жизнь считай насмарку!
Дочь вскочила перед ним в ярости:
– Как ты можешь обо мне так думать? Ты же мне отец и ты всегда мне верил, а сейчас такое говоришь! Я люблю его! Люблю и в восемнадцать замуж за него выйду!
Мать, стоявшая у печки, крикнула:
– Это ты любишь, а вот он навряд ли! Кто ты для него – соплюха! Поиграет с тобой и бросит! С дитем на руках оставит. А нам что делать? Люди в автобусе сегодня сказали, как ты себя ведешь, я не знала, куда со стыда деваться. В шестнадцать лет к мужику в часть бегать! В деревне ничего не скроешь! Никуда не пойдешь!
Маринка посмотрела на родителей и твердо сказала:
– Пойду! К нему пойду! И пусть говорят, что хотят!
Отец быстро прошел к двери и закрыл выход:
– Не пойдешь! – Стащил с нее пальто, больно схватил за плечо и толкнул в комнату: – Посидишь, подумаешь, потом сама нам спасибо скажешь.
Иван Николаевич даже не скрывал того, что он в ярости. Удивленная в душе Маринка впервые видела отца таким. Она почти с ненавистью поглядела на родителей и, крикнув:
– Я все равно уйду к нему! Ночью уйду!
Ушла в свою комнатку и заперлась там. Упав на кровать, уткнулась в подушку лицом и расплакалась. В доме было жарко и ей пришлось переодеваться. Из кухни доносились возбужденные голоса родителей. Прошло около часа, когда в окно стукнули. Она подбежала к окну. Оборвав занавеску, крикнула:
– Саша, они меня не выпускают!
Его лицо показалось в проеме. Парень спокойно сказал:
– Выйди на кухню!
Через минуту в дом вошел Степанов. Он был в форме. Поздоровался, но ему не ответили. Ошеломленные родители застыли, увидев, как дочь кинулась к офицеру со слезами:
– Саша, они запрещают мне встречаться с тобой! Они хотят нас разлучить! Не хотят понимать, что мы любим друг друга!
Елена Константиновна растерянно выглядывала из-за русской печки, уже в пятый раз протирая чистые руки тряпкой. Иван Николаевич встал и зло проговорил:
– Если будешь с ним ходить, тряпки рваной не дам в приданое!
Александр внимательно посмотрел на Ушаковых, приподнял уткнувшееся ему в грудь девичье лицо и спросил Маринку:
– Ты со мной или остаешься дома?
Она, не задумываясь, обвила его шею руками и крикнула:
– С тобой! На край света с тобой пойду!
Степанов решительно скинул шинель. Завернул девчонку и, взяв ее на руки, сказал застывшим родителям:
– Нам ничего не нужно. Этот халат и тапочки с нижним бельем завтра занесу. Я все куплю ей сам. Я люблю ее!
Развернулся и ушел с Маринкой на руках. Елена Константиновна минуты три приходила в себя, а потом расплакалась, усевшись на пол перед печкой:
– Господи, да что это творится? Родная дочь с мужиком ушла! Без свадьбы, без документов, безо всего! Дурак ты старый! – Она накинулась на мужа. – Тряпок ему жалко! Хоть чем не надо, не попрекал бы! Ой, как нехорошо получилось! Может, он действительно, порядочный? А мы-то, мы-то… Господи! Ну, что ты сидишь, как чурка, что делать-то теперь? Ой-й-й! Ой-й-й!
Женщина кое-как добралась до дивана и теперь рыдала, уткнувшись в диванную подушку, а Иван Николаевич очумело смотрел на входную дверь и надеялся, что весь происшедший кошмар только сон. Он сейчас проснется, и Маринка будет дома. А разумом понимал, что усатый красавец Маринку им не вернет и виноваты во всем только они с матерью. Надо было поменьше слушать людей и просто поговорить с дочерью, а не приказывать.
Застыв, он просидел больше часа. Жена давно перестала рыдать и только всхлипывала изредка, утираясь фартуком, с испугом смотрела на неподвижного мужа. Наконец сознание Ивана Николаевича начало проясняться, смутно мелькнула какая-то мысль, и он ухватился за нее, словно за соломинку. Вскочил и, схватив жену за плечо, с горячностью воскликнул:
– Собирайся! В часть пойдем!
Степанов внес Маринку в дом и осторожно поставил на пол. Лозовой с удивлением смотрел на ее тапочки и халат, на заплаканное лицо и растрепанную косу. На друга, стоявшего перед ним в одном кителе. От спины валил пар. Саша грустно улыбнулся ему и спокойно сказал плачущей девушке:
– Теперь это твой дом! Юрка, я унес Маринку от родителей. Они запретили ей встречаться со мной, а нам разлучаться нельзя. Мы друг без друга погибнем. Ты же знаешь…
Лозовой пожал плечами так, словно такое событие случалось каждый день:
– Унес, так унес! Правильно сделал. Я сейчас с мужиками за стенкой договорюсь и к ним переберусь.
Юрий ушел. Маринка села на диван и расплакалась:
– Как же я завтра в школу пойду без учебников и формы?
Он присел рядом, обнял за плечики. Она снова уткнулась в его грудь, а Саша, поглаживая рукой шелковистую косу, тихо сказал:
– Завтра не пойдешь. Я отпрошусь у командира, съезжу в город и куплю тебе все, что необходимо. Через недельку зайду к твоим, когда они поуспокоятся и заберу паспорт. Подадим заявление и распишемся официально.
– Не разрешат без согласия родителей!
– Как-нибудь уладим этот вопрос. Ты в голову не бери. Мы любим друг друга и должны все преодолеть. – Он переоделся на кухне в спортивный костюм. Желая приободрить и отвлечь, спросил: – Марина, что на ужин готовить будем? Ты теперь хозяйка!
Эти простые слова заставили девушку стереть слезы и выйти на кухню:
– Что у вас есть?
– Загляни в холодильник сама.
Она вытащила вареную в мундире картошку. Спросила:
– Луковица найдется? – Степанов заглянул под скамейку и вытащил из пакета крупную луковицу. Марина махнула рукой: – Ты чистишь лук и режешь его мелко, а я пока картошку почищу.