У лукоморья
Шрифт:
Жандарм приказал лететь быстро, нигде не задерживаться. Ходили слухи, что в Пскове народ хочет распрячь лошадей и нести гроб на руках до Святых Гор.
— Шкуру сдеру, ежели что, — шипел жандарм, давая напутствие ямщикам.
И кони летели. За Псковом пала одна из лошадей. Пришлось задержаться в Острове.
Морозы в тот год стояли лютые. А Никита как встал на задок возка, припав головой к гробу, так и застыл. На что уж жесток был жандармский офицер Ракеев, сопровождавший гроб Пушкина, и тот был потрясен, видя доброго старика еле-еле живого.
«Человек у него был, — вспоминал Ракеев, — что за преданный был слуга! Смотреть даже было больно,
5 февраля, в десятом часу вечера, взмыленные кони остановились у ворот монастыря. Монастырь спал. Игумен распорядился внести гроб в верхнюю церковь. Никита побежал в Михайловское, чтобы собрать людей рыть могилу. Возвратясь, всю ночь простоял у гроба, распоряжался устройством могилы. Говорил Тургеневу: «Александр Сергеевич приказывал хоронить здесь, возле матушки…»
Рано утром другого дня гроб Пушкина был вынесен из соборного придела на руках крестьян и опущен в свежевырытую могилу.
Плакали крестьяне. Плакал Никита. Плакал древний колокол.
После панихиды Тургенев попросил Козлова приготовить ему узелок земли и еловую ветвь, чтобы увезти с собою в Петербург…
Всё было кончено. Тургенев уехал. Никита остался, чтобы отслужить панихиду в своем церковном приходе, на Ворониче.
В Михайловском были поминки: пришли все дворовые и крестьяне пушкинских деревень.
Как он ехал обратно, как добрался до Петербурга, Никита помнил плохо. Приехав — заболел простудною болезнью и чуть богу душу не отдал.
И. И. Панаев, будущий редактор «Современника», которому пришлось вместе с Краевским и Сахаровым заняться разборкой книг в кабинете Пушкина, вспоминает о Никите Козлове:
«Во время наших занятий на пороге двери кабинета появился высокий седой лакей. Он вздохнул и, покачивая головой, завел с нами речь: „Не думал я, чтобы мне, старику, пришлось отвозить Александра Сергеевича… Я помню, как он родился, я на руках его нашивал…“ И потом старик рассказал нам некоторые подробности о том, как они везли тело, в каком месте Свято-горского кладбища погребено оно и прочее».
Дом Пушкина без Александра Сергеевича был не дом для Никиты. Всё в нем было чужое и как бы пустое. И вот, узнав, что над имуществом и сочинениями Пушкина организована опека, а в опеке всеми делами заправляют Жуковский, Виельгорский и Тарасенков-Отрешков, Никита пришел к ним на заседание.
Упав на колени, он протянул им свое заявление, в котором просил «не оставить его, старика, своею милостью».
— Да что вы, голубчик. Встаньте! Не нужно так, — обратился к старику Жуковский.
— Заставьте богу молиться, возьмите хоть рассыльным. Я ведь и прежде много употреблялся Александром Сергеевичем по таким делам…
Просьбу старого дядьки уважили, и он был зачислен в опеку рассыльным. В протоколе заседания опеки об атом записано так: «Для надзора за движимым имуществом А. С. Пушкина и для употребления по необходимым рассылкам по изданию сочинений его нужно нанять отдельного человека. Для сего надежнее было бы назначить крепостного человека его Никиту Тимофеева, и прежде употреблявшегося Пушкиным по таким же делам, назначить ему и жене его обоим 30 рублей ассигнациями харчевых, считая со дня употребления его, а именно с 1 февраля 1837 года, с производством жалованья обоим 40 рублей в месяц, считая с того же 1 февраля»..
Так и после смерти Пушкина Никита Тимофеевич Козлов продолжал состоять по литературным делам покойного!
В мае 1837 года он упаковывает и перевозит в кладовые Гостиного двора рукописи «Пугачевского бунта». В марте 1838 года он едет к детской писательнице Ишимовой с поручением доставить письмо к ней Пушкина, написанное за час до дуэли. В мае 1839 года он доставляет в опеку из Экспедиции заготовления государственных бумаг тираж первого издания сочинений Пушкина. В 1840 году едет в Москву к Соболевскому «с нужными бумагами». В 1841 году упаковывает и перевозит из Петербурга в Михайловское библиотеку поэта. В 1842 году он сопровождает жену и детей Александра Сергеевича в Михайловское, ведет детей в Святогорский монастырь, рассказывает им, где «отдал он земле тело их дорогого батюшки».
В 1848 году Никита Тимофеевич явился с визитом к сестре Пушкина О. С. Павлищевой, сетуя на свое житье-бытье. «Он пришел, рыдая, целовал мне руки», — говорит об этой встрече Ольга Сергеевна.
В последний раз имя его упоминается в воспоминаниях Ольги Сергеевны, написанных ею 26 октября 1851 года. В этих воспоминаниях Ольга Сергеевна пишет: «Никита Тимофеевич — курьер при опекунстве, старик лет 80-ти, еще живой».
Умер верный друг великого поэта в 1854 году в возрасте 84 лет. Перед смертью он просил жену похоронить его в Святых Горах, в ногах Александра Сергеевича.
Была ли исполнена эта просьба, мы не знаем, да и вряд ли когда узнаем.
«ОТМЩЕНЬЯ, ГОСУДАРЬ, ОТМЩЕНЬЯ!»
1837 год начался для царя беспокойно. Смерть Пушкина. Одни похороны чего стоили правителю!.. Ему казалось, что прощание народа с телом покойного поэта; сулило вылиться в бунт. Царь был твердо уверен, что Пушкин и после смерти продолжал производить смуту в государстве. И он принимал всякие меры, чтобы предотвратить действия «либералистов». А все эти подметные письма, разные стихи на смерть поэта… Особенно эти… как его… Лермонтова: «Отмщенья, государь, отмщенья…», «…есть божий суд…», «…вы не смоете всей вашей черной кровью…». «Кто это „вы“? Кому отмщенье? Ведь я же осудил Дантеса, разжаловал, выслал его из России, заставил покинуть Петербург и эту каналью Геккерна… А кто обеспечил осиротевшую семью, кто дал приказание отпечатать все его сочинения за счет казны? А кто погасил долги Пушкина, устроил судьбу его малолетних детей?.. „Отмщенье“? А разве не я отметил его недругам? Я поверил в него… А может быть, все же было бы лучше разрешить ему в свое время покинуть Петербург и уехать в псковскую деревню? Пусть бы жил помещиком…»
Так думал Николай. Совесть подсказывала ему, что с поэтом он поступил коварно. И дуэль можно было бы предотвратить, а с похоронами он поступил и вовсе нехорошо… Единственный, кто всегда успокаивающе действовал на раздраженное сердце царя, был Александр Христофорович Бенкендорф — «мое левое око», как любил говорить о нем Николай.
Шеф жандармов имел право появляться к царю во всякое время дня и ночи. С ним он говорил обо всем. Так было заведено с того злосчастного 1825 года… Он всё знал. У него были тысячи глаз и ушей во всех уголках страны. Из секретных донесений осведомителей, доносителей, шпиков Бенкендорф самолично составлял для царя резюме. И каждое утро, и каждый вечер он являлся к нему в кабинет и докладывал, что и где случилось. Вся жизнь Пушкина — личная, домашняя, интимная — не раз была предметом бесед царя с его «левым оком»…