У лукоморья
Шрифт:
Со стороны Пскова показался большой конный поезд. Уморившиеся от бездорожья кони еле тащили большие крытые сани. По сторонам их скакали верховые офицеры, солдаты и какие-то другие чиновные люди. Позади катилось еще несколько саней. Поезд подъехал к Святым воротам обители и остановился. Ударил большой соборный колокол. Звон его подхватили все пятьдесят колоколов четырех святогорских храмов. Ворота распахнулись, и из монастыря вышел игумен — отец Геннадий, держа в руках чудотворную икону святогорской владычицы и приснодевы. Вслед за игуменом показалась монастырская братия и встала
Из головных саней легко выскочил необыкновенно высокий и красивый молодых лет человек, с живыми черньми глазами, черными волосами до плеч и небольшой бородкой. Он был одет в зимние одежды, какие носили в те времена важные лица духовного звания. Но что-то в фигуре прибывшего было недуховное, говорящее о мирской жизни, о власти…
Приезжий подошел к игумену и приложился к иконе. Игумен передал образ рядом стоявшему священнику и протянул руки гостю. Паломник и игумен обнялись и троекратно поцеловались. Братия отвесила гостю глубокий княжеский поклон. Гость ответил таким же поклоном и произнес: «Мир вам!»
Под благословение подошли и двое из свиты, одетые богато, но как-то не по-русски, в меховых жупанах с цветными кушаками, в высоких шапках…
— Благословен грядый во имя господне, — воскликнул нараспев игумен и сделал гостю жест, приглашающий на Святой двор.
Подойдя к лестнице, ведущей к соборному храму, гость обратился к игумену:
— А где здесь могила великого русского певца Александра Пушкина?
Игумен вздрогнул, услышав имя Пушкина, но сделал вид, что вовсе не удивлен вопросом.
— Сюда, пожалуйста, — ответил Геннадий и указал на паперть собора.
— Я приехал поклониться светлому имени Пушкина и его праху. Хочу отслужить панихиду… Геннадий молчал, не зная, что и говорить. Гость продолжал:
— Я дал обет… Хора не нужно. Пусть всё будет наше, по-простому… Петь будут мои молодцы. — И он кивнул в сторону тех двоих.
Войдя в ризницу, гость снял верхнюю одежду и велел подать облачение. И тут отец Геннадий совсем растерялся. «Кто сей? — вопрошал он себя. — Господи, кто сей?» Игумен с изумлением усидел, как высокому черноволосому человеку стали подавать богатые одежды архиепископа…
— Ваше высокопреосвященство… — начал было он, но гость не дал ему закончить фразу:
— Его отпевали здесь?
— В приделе, — ответил игумен.
— Вот там и служить будем, — добавил архиепископ, выходя из ризницы.
Священнослужители выстроились рядами, и все чинно направились в тот придел, где еще совсем недавно, в студеный февральский день, перепуганный строгими приказами из Петербурга и Пскова, он, игумен Геннадий, поторапливаемый жандармским офицером, наскоро отслужил заупокойную по убитому поэту и распорядился побыстрее опустить его в землю, чтобы немедля и куда следует донести, что всё исполнено им в точности и со всею усердностию и что никаких особых церемоний в Святогорской обители в этот день не было…
Служба началась. Владыка-гость служил истово. Подпевал хору. Отец Геннадий и его священнослужители старались делать всё в такт архипастырю и тоже стали подпевать. За ними в хор включились остальные присутствующие. Звучала печальная заупокойная
Служба закончилась. Гость попросил отца Геннадия провести его на кладбище, к могиле Пушкина.
«Господи, ну кто же он?» — вопрошал себя игумен, направляясь к кладбищу.
Подойдя к свежей могиле, прикрытой зеленым ельником, гость остановился около маленького деревянного креста, стал на колени, склонил голову до земли и долго стоял так. Поднявшись, он взглянул на небо и, помолчав, стал говорить стихами, но не по-русски, хотя в его речи было много русских слов:
Над звjезданим многостручним сводом, над домаком умнога погледа, под врховним небосклоном неба, гдjе се млада непрестано сунца искресана руком магическом, ………………………………… Тамо се jе твоj гениj зачео…— Братья, — продолжал он по-русски, — здесь лежит сердце великого поэта Александра Пушкина. Он мой духовный брат. Нет сегодня живого Пушкина. Но он среди час, и всегда будет его тень с нами. Поклонимся же его святому праху и воспоем ему вечную память, ибо, поя славу Пушкину, мы поем славу его матери — великой России. Аминь!
— Аминь, — подхватили сопровождавшие.
— Аминь, — тихо прошептал игумен и вновь про себя подумал: «Господи! Кто же сей?..»
Кто же был этот странный гость, откуда он прибыл, и как это могло случиться, чтобы он — такое высокое сановное духовное лицо — вдруг отслужил панихиду по крамольному Пушкину, говорил о нем такие странные недозволенные речи?..
Это был Петр II Негош — светский и духовный правитель Черногории, ее виднейший государственный деятель. В истории Черногории он был известен своей успешной политикой ликвидации племенной разобщенности, он создал новый, более прогрессивный государственный аппарат, искоренял междоусобные распри и кровную месть, от которых страдали народ и государство. Насаждая культуру и просвещение, он содействовал упрочению независимости Черногории, всячески укреплял связи с Россией. В 1833 году он приезжал в Россию, где был принят царем Николаем I. В Петербурге Негош был посвящен в архиепископы и возведен в сан «Владыки Черногорского».
Но Петр Петрович был не только правителем Черногории, он был крупнейшим представителем сербской литературы XIX века, величайшим портом, любимцем своего народа. Он воспевал свой гордый народ, его многовековую борьбу против турецкого ига. Многие его стихотворения посвящены России. Негош перевел на сербский язык отрывки из «Слова о полку Игореве».
Он преклонялся перед Пушкиным. Сочинения великого русского поэта были в рабочем кабинете Негоша. Он посвятил ему свое стихотворение «Тени А. С. Пушкина», которым открывается его поэтический сборник «Сербское зеркало». Негош считал Пушкина первейшим человеком России и всего славянства.