У нас остается Россия
Шрифт:
А мы-то: самая читающая в мире страна, самые почитаемые писатели. Где плоды этого чтения? Надо признать: или не было самой читающей, или не завязывались плоды. В том и другом случае придется согласиться, что в самообольщении мы оказались близорукими и не предвидели последствий нарастания социального зла. Читатель искал в литературе пищи социальной, правды, правды, правды! И пропускал любовь. В духовной бескормице эпохи даже и то немногое, что предлагала литература, воспринималось с трудом, ибо все больше и больше начинали атрофироваться сами духовные органы.
И потом - когда началась перестроечная вакханалия, когда, как из кратера вулкана, произошло извержение бесстыдства, цинизма, зла, - мы растерялись. Когда требовалось отделить сатанинское от того положительного, что было в этих процессах, ничего внятного долго мы сказать не могли. И потеряли, надо полагать, миллионы и миллионы, которые могли бы быть нашими
Отечество действительно в опасности. Мы можем завтра проснуться в своих собственных постелях, но уже не в России. Все вокруг будет тем же самым, но чужим, лишенным родного духа и смысла. Допустить мирную интервенцию - позор больше и непоправимей, чем отдать Отечество на полях битвы. Там - наша ответственность, равная со всеми. Здесь - она неизмерима. Это поле нашей деятельности, и если мы сдадим его - грош нам всем цена.
1990
«ТАК СОЗДАДИМ ЖЕ ТЕЧЕНИЕ ВСТРЕЧНОЕ...»15
Нельзя сомневаться: здесь собрались те, кто верит в Россию. Кто готов работать во имя ее и славу, не жалея, как говорится, сил, а может, и жизни самой. У кого не опускаются руки при виде ее сегодняшнего позора, нищеты и падения, при виде густо кружащегося над нею воронья и не менее густо облепившего его чертенья, отечественного и заграничного, выдающего себя за спасителей и благодетелей. Над истерзанной Россией так много хлопочет сегодня специалистов самого высокого класса, занятых не обезболиванием, а обездоливанием ее, что за их шумной и дружной напористостью непросто и распознать, чья берет - продолжается ли обморок, вызванный ударом демократической дубинки по нашему сознанию, действует ли столь же успешно, как год, как два назад, машина одурачивания народа, или Россия пришла в себя и, несмотря на все средства подавления разума и воли, нашла в себе силы им противостоять. Только те из нас, кто плоть от плоти и дух от духа России, кто вместе с нею обирал с себя плевки в нее, в ком отдавалось незаживающей раной каждое слово отступничества от нее, кто плакал ее слезами обиды от предательства и вероломства; только тот, кого вместе с нею разрезали на части по планам ее расчле-нителей, в ком все тревожней и все настойчивей звучат недоуменные голоса предков, стоявших за Россию, - знает тот безошибочно: поднимается, опоминается, собирается в одну волю и одну мускульную силу Россия. Видит, слышит, чувствует он, ибо происходящее в России происходит и в нем, что не намерена она больше терпеть ни мелких бесенят, кривляющихся с экранов телевидения, ни бесов среднего пошиба из приказчиков нового порядка, наживающихся на ее несчастье, ни больших, генеральных бесов, производящих над Россией новый гибельный для нее социальный эксперимент.
И не только ропот голодных очередей дает право считать, что просыпается Россия от наваждения и обморока. Нет, убеждение через желудок бывает, бессомненно, отрезвляющим и сильным, но ненадежным. Обманутые один раз могут быть обмануты снова, едва лишь из милости протянут им кусок хлеба, даже если он отнят будет у наших детей и внуков за счет продажи того, что принадлежит будущему. Доведенные до отчаяния миллионы и миллионы истово возблагодарят того, кто, подобно Великому Инквизитору из «Легенды...» Достоевского, даст им этот кусок хлеба. Нельзя с них взыскивать, ибо хлеб становится сейчас не последним аргументом в борьбе за Россию, но нельзя на них и рассчитывать. Не ими спасается Россия. Но не спасется она, пока не возьмет на себя заботу об их пропитании и не организует их в силу производительную.
И не число оппозиционных партий и движений может внушить надежду, не многие тысячи в них состоящих, не раздающиеся с трибун смелые и даже сверхсмелые слова и крики проклятий погубителям России, как бы ни верны были эти слова и как бы ни очевидны были действия тех, в адрес кого они направлены. Пока множатся партии, власти предержащие могут не волноваться: они дробят силы, сталкивают их между собой, незначительные расхождения превращают в непреодолимые препятствия и
Нет, не признаки брожения и не гул улиц позволяют с уверенностью говорить сейчас о восстании России из униженности и обманутости. Все это без главного, скрепляющего воедино настроения способно перебродить и переродиться во что угодно - и в новую разрушительную стихию, и в новые хитроумные и многообещательные общественные куролесы, умеющие задуривать людей, но не дать верного пути.
Народ, как известно, сплачивает сильная, на роду ему написанная идея. Она может затмеваться, общество сознательно или бессознательно может уводиться от нее, но в глубинах национального сознания она сохраняется в неповрежденности и только ждет своего часа, чтобы овладеть умами и сердцами. Как правило, этот час наступает в пору самых суровых испытаний, когда все остальные споры оказываются слабыми и несостоятельными, во время войны или смуты в особенности. Как только встает вопрос, быть или не быть России свободной и самостоятельной, как только с языка дискуссий и разногласий сходит он во всей своей неумолимой яви на землю, так что не обойти его, не объехать, стекаются под него русские люди, оставив распри, обиды и недоверия, стекаются как един народ, вспомнив заветы предков, как одна душа и одно сердце, превозмогающее разнобойность... Есть в нас грех разборов, несогласия, доставлявший всегда России немало бед, но не раз было до сих пор в решительные часы и торжество сбора, согласия и соединенности. Понятно, что немало сегодня отпало от чувствительного и здорового, из России состоящего и Россией живущего, тела народного всяческого разбежья - спившихся, озлобившихся, усомнившихся, уткнувшихся в себя; легион встанет на нашем пути агитаторов, считающих Россию земным неудобьем, обреченным якобы и оставаться таковым, покуда не откажемся мы от ее духовного водительства и не позволим ей встать под водительство других. Немало их, отпавших и соблазненных, бросивших российские рубежи, но вместе с рубежами перешла к нам и утерянная ими сила, поскольку берется она лишь из одного источника - из России - и отдается ею лишь своим защитникам.
Патриотизм как систему государственно-охранительных взглядов уже нельзя сегодня, как два года назад, громогласно и победно объявить «свойством негодяев». Не та на дворе общественная погода. Патриотические лозунги вынуждены выдвигать почти все партии и движения, рассчитывающие на успех; не у всех они, правда, внятно выговариваются, некоторым язык и вовсе отказывает при их произнесении, но это уже зависит не от чего иного, как от степени искренности. Все в конце концов становится на свои места: патриотизм, выражаясь политическим слогом, превращается в сознание масс, а вышеуказанное «свойство» все больше обнаруживает себя в лице поносителей патриотизма. Лучше бы им и вовсе оставить попытки выдать за «фашизм», пусть даже и «необыкновенный», порыв народа к самосознанию и сохранению своего национального и исторического лица: крайности, как известно, рождают крайности, а в крайностях никто из нас не должен быть заинтересован.
Как бы ни хотелось кому-то, но самостояние, самоуважение, самопонимание в русском человеке отменить не удастся, и безродным его не сделать. Среди лжи, разврата, нищеты и разрухи, в ночи отчаяния и гибельных звуков - как предрассветный оттай в той стороне, где подниматься солнцу, как провозвестие, как оттиск небесный, постепенно начинает проявляться и прочищаться образ вечной России. Можно и на сей раз оговориться, если не всем он виден: десятки лет не умели мы смотреть дальше носа и потеряли зоркость, да и тьма не разошлась еще, да и разворачивают нас глазами в противоположный край, где закат... Но ошиблись, слишком ошиблись те, кто считал, что можно нас лишь поманить Россией и отставить, сыграть в политической игре на национальных чувствах и передернуть карты, что, заглядевшись в восторге на державный трехцветный флаг, не заметим мы, как сведут под ним Россию в услужение к богатым господам и станут помыкать, словно дворовой девкой.
Нет, поздно. Или рано. Но всегда будет и поздно и рано, всегда будет не вовремя, истинно русский человек от своей Родины неотлучим. Чужими прелестями он не прельстится и тысячелетние труды свои сдать за бесценок, как металлолом, на переплавку и перековку не позволит. Для него Россия - не просто место жительства, выпавшее от судьбы, а вся сумма изродительных начал - физических, нравственных, духовных и психических, вся космическая полнота бытия. В ней наша доля и воля, прозрение и спасение, в ней и вера наша, и помыслы, и красота, и совесть. Если мы что-то значим в мире, то только в наполнении ею, в ее выражении.