У нас остается Россия
Шрифт:
От легендарного Китежа до легендарного Беловодья протянулась вечная Россия, еще не найденная нами, недостроенная, в полной мере не обретенная, но не устающая звать нас к себе, нас, блудных детей своих, то приникающих к ней, то кидающихся искать ее за горизонтом, в то время как она всегда была в нас и рядом.
Время, в которое мы заступили, с полным правом можно назвать и подлым, и низким, и отступническим от вечных человеческих ценностей, и таким, и сяким из того же ряда гибельных понятий, но если свести вместе все открывшиеся перед нами безрадостные истины, откровения сильных мира сего и наши собственные предчувствия -тайное перестает быть тайным: мир сдается на милость всевластного и всепоглощающего порядка, который уже не находит нужным скрывать свое оправдание зла, и все, вынужденное прежде прятать себя, выставляет с триумфом на царство. Отсюда и борьба за Россию, которую только слепые принимают за наше внутреннее дело и не видят,
Отсюда и легшие на плечи русского человека бремена, каких еще не бывало, отсюда и его предстояние перед окончательной судьбой. Не завтра наступит, а сегодня наступила решительная проверка, чего мы стоим, остались ли в нас еще столь прославленные прежде мужество, стойкость, умение усилиться в каждом за десятерых и встать неодолимой дружиной, а главное - какова крепость нашего национального чувства, о которое в последние годы мы поистерли языки, но не имели возможности удостовериться, во что оно от подобных трудов возросло. Тут нет нужды разъяснять, что такое национальное чувство и на каких условиях оно, целительное для нас, не может быть подозрительным никакому другому народу, но есть смысл повторить, что без него народа не бывает, без него народ выпрягается из общего отечественного тягла и превращается в насельническую массу, где каждый озабочен лишь собственным животом и каждый строит в своем доме крепость против всего остального мира. Потому и подошло человечество к сегодняшним трагическим нравственным рубежам, что национально оно все более ослабевает и духовно остывает. Очередь - за нами, а если и мы сочтем нужным отправиться по этой дороге вслед за другими, через два-три десятилетия история за россом может опускать завесу.
В России 80 процентов русских, потому естественно наше обращение здесь, на Русском национальном соборе, к ним, то есть к нам, к себе, естественна наша внутренняя потребность разобраться в своем национальном хозяйстве и, соответственно своему весу, заявить решительное право на защиту единой и неделимой России и на поддержку десятков миллионов русских, в одночасье по воле политиков оказавшихся вне России.
Как бы хотелось призвать к старому нравственному правилу: нельзя мне поступать дурно, ибо я русский. Когда-нибудь, будем надеяться, русский человек возведет эти слова в свой главный жизненный принцип и сделает их национальным путеводством. Это, разумеется, от нынешнего нашего состояния долгая работа. Но и она, как только отдадим мы себя спасению России, исполнима: мобилизованные ею, мы мобилизуем в себе свой нравственный строй и, как в окопах, откажемся от всего, что мешает исполнению долга.
Нас развращают - давайте не развращаться. Лет двадцать назад А. Солженицын призвал: не участвуйте во лжи - и, надо полагать, согласное и решительное сопротивление тотальному обману не могло не дать своих результатов. Однако после одной лжи воцарилась другая, вышедшая из подполья, где отрастила рожки, еще более бесстыдная, извращенная, переворачивающая ценностный человеческий порядок с ног на голову, взявшая за учительный тон издевательство надо всем, на чем веками стоял нравственный мир, проповедующая пошлость, жестокость, выставляющая на почетное место инстинкты, которые лишь по недоразумению называются животными, - животные в силу своих собственных инстинктов их бы не потерпели. Это даже и не ложь, если понимать под ложью обратную сторону правды или ее извращение, это, скорей, форма психопатии из тех, которые внушению не поддаются. Ни одно государство, озабоченное крепостью своих устоев, подобного не позволит, и если у нас оно принялось за норму, претендует быть культурой, вкусом, нравами и обычаями народными, пользуется покровительством власти - стало быть, это государство почему-то заинтересовано в своем уничтожении.
Не годится русскому быть подданным чужих порядков, заниматься нравственным скверноядием, бессловесно, пусть и со страданием, наблюдать, как топчут его святыни. Не настолько мы потеряли достоинство свое и образ свой, не настолько изнеможены и запутаны, чтобы терпеть самое гадкое из всех насилий - диктат победившего бесстыдства.
Нас отрывают от веры - не оторвемся. Душа русского человека нашла свой подвиг и свое пристанище в православии, и только там мы обретем ее для искупительных и спасительных трудов, только там соединимся в своем временном и вечном призвании, а не в блудливых похождениях по задворкам чужих толков и религий. Оттого и насылают сейчас во множестве на отечественное христианство разного рода искусителей, разоблачителей, ниспровергателей и хулителей, что решено с помощью так называемого свободного нашего выбора, а в действительности - навязанного мнения посеять в нас еще и религиозную вражду и развернуть против собственных алтарей.
Нас озлобляют друг против
Нас пугают - не испугаемся...
Бьют по рукам, чтобы опустили мы руки, - не опустим...
Но:
...подобно остаткам разбитых и рассеянных после сражения армий бродят сейчас по улицам городов и сел бойцы армий несобранных, еще не существующих. Внутренне они чувствуют себя призванными и ищут, давно ищут места сборных пунктов, спрашивают наугад дорогу к ним и не находят ответа. Лидеры патриотических движе -ний заняты выяснением, кто из них правильней, патриотичней, чья программа лучше и у кого больше прав на верховное руководство. А время идет, и люди, потыкавшись от партии к партии, от программы к программе, которым несть числа, теряют надежду и сдают свою решимость в архив несостоявшихся служений.
Приходится напоминать: в XIII веке несоединенность русских князей привела к рабству в два с половиной столетия, в начале XX века разборчивость и элитарность русского сознания закончилась победой чужой идеологии. Что будет теперь, зависит от нас. Если и теперь не найдем мы согласия - бесстрастная история, которой нет дела ни до России, ни до русского народа, возьмется отсчитывать новый порядок нашего национального позора.
Все, говорят, проходит; по выражению И. Солоневича, «проходят даже и прохвосты». Но никогда ничего, кроме времени, не проходит само собой. Даже и прохвосты имеют способность к самопроизводству.
Широко разлилось сейчас течение против России исторической и национальной, немало несет оно ядов и мути, немало натворило уже на своем пути бед, вымывая хлебные и духовные засевы. Посмотреть - кажется, и не остановить эту стихию, пока не насытится она и не снесет оставшееся.
Должно быть, на все века и несчастья замечательный русский поэт А. К. Толстой оставил русским людям в их сомнениях свой голос:
Так создадим же течение встречное -Против течения!
И если соберем волю каждого в одну волю - выстоим!
Если соберем совесть каждого в одну совесть - выстоим!
Если соберем любовь к России каждого в одну любовь - выстоим!
1992
МЫ НЕ ПРЕДАЛИ КРЕПОСТЕЙ, НА КОТОРЫХ СТОИТ РОССИЯ16
Не один я, должно быть, все последние годы жил с ощущением, что общее наше строительно-укрепительное дело вспоможения родному Отечеству получается у нас плохо. Не одному мне являлись подозрения, будто мы каким-то образом оказались не там, где должно нам быть. Оказались на пустынном берегу, от которого Русь отчалила, и это осталось для нас незамеченным. И мы взываем к отсутствующим. Для литературы даже больше, чем для любого другого искусства, важны восприятие, отзвук, взаимосвязь с читателем, литература вдохновляется и питается энергией ответной волны. Мы тужимся восстанавливать разрушенное, складывать разрозненные части воедино, но они выскальзывают из наших рук и рассыпаются без того цементирующего состава, который есть читательское внимание; мы пытаемся склеивать разрозненные концы, но сухая бумага, не пропитанная сочувствием, не пристает к полотну. И глухая тревога охватывает нас: никогда еще не были мы столь искренни в своем гневе и боли за Россию, никогда еще в попытках сказать громко и значимо, словами всеобщей мобилизации, не выкладывались мы до столь жертвенной опустошенности и - напрасно.
Но напрасно ли? Чтобы ответить на этот вопрос, в расчет надо брать не малые стада, пасущиеся на наших добродетельных засевах, и не большие, вдесятеро больше, срывающие цветы зла у тех, кто поставляет дурнопахнущие блюда. Эти количества читателей, как бы ни казались они малы на одной стороне и велики на другой, решающей роли не играют. Они лишь подтаивающие с разных боков от нахлеста волн края айсберга. Развернись завтра под изменившимся ветром айсберг (а он разворачивается), и наших читателей прибудет, а не наших убудет, однако общее их число останется примерно одинаковым. По сравнению с огромной и глухой массой великана, влачимого непогодой и вморозившего в себя культурную потребность, оно есть лишь малая частица этого великана. За десять лет число читателей сократилось как не в тысячу ли раз, и это еще, надо думать, великодушные подсчеты. В один миг (а что такое десять лет, как не один миг?) литература потеряла не только государственное, не только общественное значение, но и значение органическое, жизнеобеспечивающее для абсолютного большинства людей. Не считать же, право, за читателей глотателей душещипательных пустот, от которых пухнет книжный бизнес, вроде серии одного из издательств «Сто самых-самых...» - «Сто самых громких преступлений», «Сто самых трагических катастроф», «Сто самых известных любовников», «Сто самых страстных любовниц» и т.д., много чего прочего «по сто». Все это наркотические таблетки в книжной обертке, и любителей их труда к наркоманам, а не к читателям, и следует относить.