У нас убивают по вторникам (сборник)
Шрифт:
Не откладывая, Пробышев звонит Быстрову в его ведомство.
– Вадик? Привет. Как твой насморк? Мне жена всегда сок алоэ капает, очень помогает. Ты попробуй. Ладно, по делу. Мы решили – в парке утром, когда ты бегаешь. Не против?
– А когда? – спрашивает Быстров.
– Еще не уточнили. Ты с утра завтра будь там, прорепетируем. Чтобы без накладок.
Что ж, завтра так завтра. И вот утро в парке. Деревья, зеленая трава, птички.
Быстров бежит.
Небо облачное, но солнце иногда показывается.
Неожиданно
Открывает глаза. Лужайка. Прудик. Плавают утки. Двое влюбленных идут, обнявшись, вдоль берега.
Обеспокоенный Пробышев, окруженный свитой, издали смотрит, не понимая, почему Быстров остановился.
Быстров видит это, чувствует издали обеспокоенность Пробышева и возобновляет бег.
Из кустов показывается Свистунов. Догоняет Быстрова.
Вытаскивает пистолет. Направляет на Быстрова и кричит:
– Бац, бац!
– Вадик, падай! – командует Пробышев.
Быстров падает.
Свистунов встает над ним, целится в голову.
– Бац!
Пробышев смотрит на часы.
– Нормально, в три минуты уложились. – Оглядывается. – И народу никого. Но все-таки надо будет на всякий случай ограждение выставить. Вадик, а ты чего притормозил?
– Задумался.
– Задумался он. Это ведь снимать будут. Кто-то решит, что ты боишься, потому что знаешь. А ты ничего не знаешь.
– Но я ведь знаю. И все знают, что я знаю.
– Это они сегодня знают. А завтра мы им сообщим, что нападение было неожиданным – и все так будут думать. Так. Теперь надо решить, как организовать следственно-розыскные мероприятия.
– Собаку по следу пустить, – предлагает кто-то.
– Дельно. Что еще?
Быстров вмешивается в разговор:
– А когда намечено, Викентий Олегович?
Пробышев отвечает:
– Число уточним, но точно знаю, что во вторник.
– Почему?
– Ну, у нас всегда по вторникам убивают. Понедельник, сам знаешь, день тяжелый. В субботу и воскресенье как-то нехорошо – люди отдыхать должны. Во вторник самое то – впереди целая рабочая неделя, есть время и убить, и следствие провести, и пресса активно работает, освещает. А что, есть другие пожелания? Мы учтем.
– Нет, – говорит Быстров.
Он едет на работу на служебной машине.
Шофер Миша, молодой приветливый мужчина, поглядывает на него.
– Эх, жаль, Вадим Михайлович, – говорит он.
– Что?
– Да приятно с вами было ездить. Вы человек вежливый, спокойный. А кто теперь достанется – неизвестно!
– Да… Неизвестно… – рассеянно говорит Быстров.
Он смотрит на дома, на людей, на вывески. И все, что казалось ему раньше заурядным, представляется теперь
Возле церкви он говорит:
– Останови-ка.
Миша, не задавая вопросов, останавливается.
Быстров входит в церковь.
Он беседует с отцом Иннокентием, молодым священником, который годится ему в сыновья.
– Сомнения одолевают, батюшка, – говорит он.
– В чем они, сын мой?
– Понимаете… Сегодня с утра бежал в парке… И вдруг – солнце в глаза. И меня как ударило. Я все увидел по-новому. Я понял, что не обращал внимания на обычные вещи. А они прекрасны. И вообще. Вот я говорю, произношу слова – это прекрасно. Дышу – прекрасно. Вижу – прекрасно. Неужели ничего этого не будет?
– Грешные словеса речешь, сын мой. Излишняя приверженность к миру земному – соблазн. Радуйся, что тебя, возможно, ждет юдоль чудесная, без суеты и мелких волнений.
– А если не ждет? Я же не сам умру, убьют.
– Тем паче, сын мой. За мученическую смерть Бог многое простит. Ты не об этом думай, а о покаянии, скорби о грехах своих, пока есть время.
– Нет, но обидно. Я не хуже других. Даже лучше.
– Это гордыня, сын мой.
– Хорошо. Не хуже и не лучше. Но – за что? Ведь это произвол! Это безумие власти, батюшка!
– Сказано, сын мой: всякая власть от Бога. Не в том смысле, что она божественна, а в том, что удостаиваемся мы той власти, которая дается нам по грехам нашим.
– А как же «не убий», батюшка? Разве не можете вы пойти к ним и сказать – нельзя? Ведь я ваш сын духовный, почему вы сына не защитите?
– Во-первых, не могу нарушить тайну исповеди. Во-вторых, в мирские дела церковь принципиально не вмешивается.
– Да какие же они мирские? О смерти речь идет! Это разве только мирское дело?
– Ну, не знаю. Можно, конечно, с епархиальным управлением посоветоваться. Митрополит рассмотрит дело, резолюцию соизволит наложить, потом оно пойдет, вероятно, еще выше… Чайку не желаешь, сын мой?
– Можно.
В доме батюшки попадья подает чай. Малолетний сын Иннокентия сидит за компьютером и играет в какую-то игру.
– Тешишься, чадо? – спрашивает Иннокентий.
– Я их всех убил! – кричит чадо.
Иннокентий садится за стол, закуривает.
Быстров тоже достает сигареты.
– Ох, грех, грех! – качает головой батюшка.
– Сами-то курите.
– Большая разница, сын мой! Неверующий курит и этим наслаждается, а верующий курит и страдает. Бранит себя, кается. Я просто до слез себя покаянием довожу иногда! – батюшка вытирает слезы, выступившие у него от дыма. – Да и сигареты стали делать – такая мерзость! А стоят все дороже! Вы-то что курите?