У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г.
Шрифт:
Вот и Рыбинск. Я попрощалась со своими попутчиками и, подождав немного, пока поредеет толпа в коридоре, взяла свою дорожную сумку и спустилась на перрон. Меня уже ждали. Правда, без цветов, но зато с нетерпением.
Ассистентка режиссёра Нина с завидной лёгкостью одной рукой подхватила мою тяжёлую сумку, другой – меня, и мы торопливо направились к выходу.
Николинька, милый, какой разительный контраст являли мы с ней! Я – хрупкая, бледная, кажущаяся ещё тоньше в своём длиннополом пальто, и она – крупная, яркая, свежая и весенняя. Я – болезненно кутающаяся в демисезонные тряпки, поминутно оступающаяся на выщербленной платформе Рыбинска, и она – в туфлях на загорелых босых ногах, в ярко-зелёном лёгком платье. Одним словом, полузамученная жертва цивилизации, измотанное дитя сумасшедшего века шло рука об руку с детищем лесов и полей к чёрной “Волге”. Через десять минут мы были уже в гостинице. Формальности регистрации заняли буквально две-три минуты, и, поднявшись на лифте, я вошла в свой 509-й номер, расположенный на пятом этаже. Затем душ. Чашечка чёрного кофе, которую Нина заботливо принесла мне наверх. Десять минут неподвижного отдыха на спине с высоко поднятыми ногами, и опять в ванную, на сей раз – грим. Я люблю гримироваться сама. Гримёрам остаётся только нанести мне на лицо тон и надеть парик.
Пока я, подавляя озноб и усталость, тщательно разбирала слипающиеся от туши ресницы, Нина обстоятельно рассказывала о последних новостях.
Ну вот и хорошо! Глаза подведены. Я слегка откинулась от зеркала, чуть-чуть прищурилась, и в ответ хищно сверкнули зелёные глаза Элл очки-людоедки. Теперь костюмеры, парик и, наконец, съёмочная площадка.
Съёмочная группа встретила меня очень тепло. Подошли Гайдай, Сергей Сергеевич Полуянов – оператор, ребята-осветители, гримёры – одним словом, весь наш дружный киношный народ. Спрашивали о здоровье, о настроении. Тут же освободили место в тени. Костюмеры заботливо сняли с моих ног узкие лодочки, в которых мне предстояло через пятнадцать минут сниматься, и поменяли их на лёгкие золотые босоножки, предусмотрительно взятые с собой из Москвы.
Потом подошли Киса с Остапом. Арчил был холоден, но любезен».
– Холоден, но любезен, – машинально повторила она и задумалась…
Зима 1970 года выдалась в Москве на редкость суровая. Смеркалось. На мёрзлые сугробы за окном ложился ранний озябший сумрак. В доме было тепло и уютно. Неожиданно зазвонил телефон. Она нехотя отложила томик рассказов Чехова, ловко спрыгнула с дивана и подбежала к телефону.
– Вам звонят с «Мосфильма». Будьте любезны, Наташу, – послышался в трубке знакомый голос ассистентки Нины.
– Нинуль, привет, это я! – радостно защебетала она в ответ.
– Наташа, у меня к тебе дело, – каким-то странным голосом заговорила Нина, а затем, чуть-чуть помолчав, добавила: – Ты сниматься хочешь?
– Сниматься? – автоматически повторила она. А затем, осознав всю нелепость поставленного вопроса, произнесла с чувством ярко выраженного собственного достоинства: – Нинуль, ты разве не знаешь, я уже давным-давно на роль утверждена.
– Наташа, – нисколько не обратив внимания на явное ехидство с той стороны, невозмутимо продолжила Нина, – я всё знаю. А теперь я тебе скажу то, чего ты уж точно не знаешь! Фильм висит на волоске. Гайдай сказал, что без Остапа он фильм об Остапе снимать не будет! Теперь поняла? – и, явно удовлетворённая гробовым молчанием в трубке, добавила: – У нас есть план.
– План? – словно утопающая за соломинку, схватилась молодая актриса за нечто пока ещё неопределённое, но уже хоть что-то обещающее. – Какой план?! Да говори же ты скорей! – взмолилась она.
– В общем, так, – деловым тоном начала ассистентка, – завтра утром поездом из Тбилиси приезжает на пробы семьдесят шестой Остап. Мы будем его встречать. Дадим ему кассету с танго. У тебя кассетник есть? – деловито поинтересовалась она.
– Есть, есть!.. – радостно закричала начинающая актриса.
– Так вот. Мы отвезём его в гостиницу «Россия». Дадим ему твой номер телефона. Он тебе позвонит. Договоритесь о встрече. Возьми такси за счёт «Мосфильма» и поезжай к нему. Отрепетируй ты с ним этот чёртов танго! – сорвалась на крик Нина, а затем зловеще прошипела: – Все же Остапы с тобой пробовались. Ты лучше всех знаешь, что Гайдай хочет.
А потом всё было так, как в песне Высоцкого:
И ещё. Оденьтесь свеже, и на выставке в МанежеК вам приблизится мужчина с чемоданом, скажет он:«Не хотите ли черешни?» Вы ответите: «Конечно!»Он вам даст батон с взрывчаткой, принесёте мне батон.Да, всё было именно так. Всё шло по плану: телефонный звонок, гостиница «Россия» и танго. На следующий день актёры «впервые» встретились у Гайдая в кабинете. Вначале была репетиция, затем пробные съёмки, а несколько дней спустя состоялось утверждение Арчила Гомиашвили на роль Остапа Бендера.
«Как давно это было», – подумала она. И откуда было знать ей тогда, в далёком 70-м году, неписаное правило: СВИДЕТЕЛИ НИКОМУ НЕ НУЖНЫ. ОТ НИХ ЛУЧШЕ ВСЕГО ИЗБАВИТЬСЯ! Да, но зачем это было нужно Арчилу? Его бы Гайдай и так утвердил. Он чертовски подходил на эту роль. Но сам Арчил уверен в этом не был.
Она вздохнула и вновь взялась за чтение.
«…C Филипповым мы понимающе переглянулись, и этот старый, очень больной и бесконечно талантливый человек ласково подмигнул мне. Затем я смотрела съёмки Сергея Николаевича и Гомиашвили, а потом отснялась сама.
Николинька! Милый, нет ничего прекраснее кино! Даже тогда, когда ты устала и, кажется, уже не в силах двигаться, свет рефлекторов, сама атмосфера съёмок делают невозможное. Болезни, проблемы, склоки, зависть уходят в небытие, и на площадку выходишь ты. И десятки глаз с напряжённым вниманием следят за тобой, пока ты, творение всех присутствующих здесь, под тихое жужжание камеры и ласковый свет софитов проживаешь такую удивительную, такую прекрасную, такую необыкновенную жизнь.
Николинька, дорогой, это не громко звучит, то, что я здесь написала? Многие из моих сокурсников были бы потрясены, прочтя эти строки. Холодная, выхоленная, слегка циничная Татка Воробьёва, вечно называющая вещи своими именами, с которой лучше не связываться, – и вдруг до одури влюблённый в свою профессию человек. Парадокс, неразрешимая и необъяснимая дилемма для дорогих сокурсников. Чувствуешь, сколько желчи? Вот приблизительно такой они меня и знают. Впрочем, Бог с ними!
Николинька, милый, дети растут, да? Иногда это чуть-чуть печально! Очарование юности переходит в очарование женственности, и это капельку грустно. Детская непосредственность взгляда отягощается повседневными заботами, делами, неурядицами, ВОЗРАСТОМ – этим всесильным разрушителем, и взгляд остывает, подёргивается дымкой, делается пожившим и повидавшим, и окружающие, заглянув в твои усталые глаза, говорят о тебе уже не “милый ребёнок”, а “очаровательная женщина” – комплимент пленительный и вместе с тем чуть-чуть горький, как вкус полыни.
Я не огорчила тебя, милый? Я страшная сумасбродка, знаю. Со мной нужны железные нервы. Мои капризы трудно выносить, а тем более потакать им. Вообще-то я настоящая женщина со всеми достоинствами и недостатками, присущими этому полу, – нервная, впечатлительная, слабая, а вместе с тем сильная и решительная, не терпящая компромиссов в любви, и от этого, вероятно, не самая счастливая.
После съёмок Гайдай с Полуяновым пригласили меня к себе в машину, и мы все вместе поехали в гостиницу. По дороге они расспрашивали меня о моих делах, а я больше всего на свете боялась вопроса, снимаюсь ли я где-нибудь ещё. Но, слава Богу, всё обошлось, и мне не пришлось им рассказывать о съёмках в “Карусели” у Михаила Швейцера. Уж очень всё получалось несправедливо по отношению к Леониду Иовичу: он меня открыл, а, судя по всему, на экране впервые я появлюсь в “Карусели”, так как “Двенадцати стульям” предстоит ещё до-олго сниматься.