У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г.
Шрифт:
Я вижу тебя где-то рядом, бегу к тебе, ловлю, хочу обнять, но ты таешь, ускользаешь от меня. Чьи-то тёмные мрачные тени окружают тебя, отгораживая от меня своими чёрными зловещими плащами.
Ты исчезаешь. Потеряв надежду увидеть тебя, я иду в палатку, надеясь уснуть, чтобы вновь встретиться с тобой в каком-нибудь фантастическом, прекрасном сне.
Целую, целую, целую,
твой грустный оптимист.
03.06.1970 г.».
«Не может быть! Этого просто не может быть! – вздрогнула она и выпустила письмо из рук. – Возможно ли, что уже тогда всё было заведомо предрешено? Эти чёрные жуткие плащи – откуда они? Кому понадобилось шутить так жестоко? Но это была не шутка, отнюдь не шутка, – стучало в висках, – всё, что произошло потом, есть прямое тому доказательство».
Они расстались по-глупому. Теперь уже, спустя столько лет, трудно было сказать, что послужило тому причиной. То ли ссора, то ли каприз стали основанием для разлуки, длившейся по чьей-то высшей воле сорок с лишним лет.
Она задумалась. Как бы сложилась их жизнь, если бы они остались вместе тогда, давно? Вероятно, он сделал бы ничуть не меньшую карьеру и был бы всё так же успешен, как и сейчас. А она? Нет. Его карьера её вполне бы устроила. Творческим людям свойственна определённая доза лености, этакое движение линией меньшего сопротивления. Скорее всего, она бы работала в каком-нибудь московском театре, иногда снималась бы в кино, и это, пожалуй, было бы всё. Без взлётов и падений! Звёзд бы с неба не хватала.
«Со звёзд больно падать, – улыбнулась она пришедшей ей в голову мысли, – звёзды – высоко».
И она вдруг задумалась, нужны ли ей вообще были эти звёзды и весь тот долгий тернистый путь к ним. Она внезапно встала и подошла к своему книжному шкафу. На верхней полке, выстроенные в ряд, стояли сборники её стихов вперемежку с прозой. Она открыла дверцу и провела рукой по корешкам. От книг исходило тепло. Или ей это показалось? Она вновь притронулась к ним. Сомнений быть не могло: книги жили своей собственной особой жизнью и давали жизнь другим, отчаянно нуждающимся в ней. Это была совсем иная жизнь, духовная.
«Всё правильно, – подумала она, – КТО-ТО тогда очень хорошо знал, что делает. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. У каждого из нас своё предназначение. Мы не принадлежим себе, сколько бы мы этого ни хотели».
И ей вдруг вспомнилась фраза из прекрасного романа «Вся королевская рать»: «ВСЕ МЫ – ПЕСЧИНКИ В ПРИБОЕ ИМПЕРИИ».
«Нет, – подумала она, бережно возвращая письма в большой, видавший виды конверт, – ПЕСЧИНКИ В ПРИБОЕ ВЕЧНОСТИ. Это будет точнее».
Светлана Замлелова
Рукопись
Замлелова Светлана Георгиевна родилась в Алма-Ате. Детство прошло на берегу Карского моря в п. Амдерма (Ненецкий АО). Окончила Российский государственный гуманитарный университет (Москва). Прозаик, публицист, критик, переводчик. Автор романов: «Блудные дети», «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно»; философской монографии «Приблизился предающий… Трансгрессия мифа об Иуде Искариоте в XX–XXI вв.», книг: «Гностики и фарисеи» (рассказы и повести), «Разочарование» (рассказы и фельетоны), «Нам американцы объявляли санкции» (сборник статей), «Французские лирики XIX века» (переводы французской поэзии), «Посадские сказки» и др. Член Союза писателей России и Союза журналистов России. Кандидат философских наук (МГУ им. М.В. Ломоносова), защитила кандидатскую диссертацию на тему «Современные теологические и философские трактовки образа Иуды Искариота».
В бывшем келейном корпусе разорённого Благовещенского монастыря была найдена пожелтелая рукопись. Несколько сложенных вместе, скрученных трубкой и перетянутых грязной холщовой тесьмой листов покоились в деревянном ковчежце. А ковчежец, похожий на маленького кабана, помещался в стене одной из келий. Когда новые насельники обители – свезённые в монастырь московские беспризорники – граждане юные, но уже бывалые, задумали изукрасить стены временного своего пристанища неприличного содержания карточками, то обнаружили, что один из кирпичей кладки ничем не связан с товарищами и без труда изымается вон. За этим вольным камнем оказалась небольшая ниша с углублением вправо, где, прислонённый к холодным кирпичам, стоял тот самый ковчежец.
Карточки были немедленно забыты, внимание четырёх обитателей кельи переключилось на находку. Под сдавленные восклицания из ковчежца достали свёрнутые трубкой листы. Беспокойные мальчишеские пальцы с въевшейся в рисунок кожи грязью стащили препоясавшую листы тесьму, и свет увидела чернильная вязь.
Принялись было разбирать по складам, но не поняли ничего – писано было по-русски, но читалось с трудом. Смысл же многих слов и вовсе ускользал. Тогда порешили отложить чтение до вечера, чтобы, пригласив двух грамотеев, читающих поскладнее и побойчее, расположиться на пустыре за складом.
Не так давно за складом, бывшим ещё несколько лет тому назад Успенским собором, хоронили монахи своих мертвецов. А ныне волею человеческой там исчезли кресты и надгробия, а рукотворно всхолмлённая местность обратилась равниной.
На пустыре собирались иногда для разговоров. Здесь курили тайком, и пепельницей, а точнее, хранилищем окурков, неизменно служил желтоватый череп, найденный кем-то по осени в зарослях высокой и спутанной, как нечёсаные волосы, травы.
После ужина собрались на пустыре. Один принёс листы за пазухой, а тот из приглашённых, на кого возлагались надежды в чтении, приступил [17] .
17
Текст намеренно приводится в переложении на современный русский язык, при этом сохранён колорит текста XVII века.
«Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, и Живоначальныя Троицы, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Се аз, худый и многогрешный Феодор Курица, пишу сие исповедание. В лето 16.. года в обители Благовещения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы. Придя в обитель тремя годами ранее, жил я в небрежении о спасении своём. Жизнь проводил я во зле, пребывая во всякой нечистоте и пьянстве. Перед очами Божиими был я гнуснейшим в рассуждении греха и всяческого блужения. В пьянстве пребывал чрезъестественном, жил, точно скот невоздержанный, точно недужья кошка или свинья бесноватая. И, позабыв иноческое обещание, проводил время с блудницами, вином и брагой упиваясь. Блудом, пьянством, сребролюбием душа моя полнилась, а не попечением о спасении. Любящих Бога я отвращался, а всякого богоненавистника любил, как брата единоутробного. Через то помрачал душу свою и спасению своему препятствовал. Но Бог истинный, Бог всемогущий явил Свою милость и милостью Своей от ада меня спас, недостойного.
Третьего дня ходил я в слободы и в кабаке, питухов и бражников знакомых повстречавши, предался пьянству безудержному и окаянному. А до того как в кабак идти, ходил по рынку, где у баб и девок изымал товар, говоря им, кланяясь: “Мы даём вам пищу духовную, а вы нам подайте физическую”. Иные бранились, иные же молчали. И насобирал я товару: связку баранок, ржаного хлеба краюху да круг колбасы кровяной. Да ещё, пожалуй, ковш браги, который не унёс с собой, а тут же и выпил. Да ещё приглянулись мне серьги на одной молодке, серебряные, только сама не отдала, а взять поопасился. И со всем товаром – с баранками на шее, с хлебом за пазухой, с колбасой в кармане – отправился в кабак. А там уже питухи да бражники, теребень кабацкая, меня приняли, обласкали, за стол усадили. И почали мы орать срамные песни и стучать кружками. После вопрошали меня мои товарищи: