У ночи тысяча глаз
Шрифт:
— Твой ход, — сказала она Риду.
Они подождали.
— Играйте под меня, — ласковым наставническим тоном уговаривал Шон. — Я теперь ваш партнер.
Рид положил на стол карту.
— Ты не хочешь забрать ее? Ты же ходишь под туза у «болвана».
Рид забрал карту.
— Это имеет такое большое значение, — загробным голосом произнес он. — Это имеет такое большое значение. — Он с любопытством посмотрел на карту, с тоской провел пальцем по ее атласной рубашке. — Она по-прежнему будет здесь, еще на одну игру, еще на один вечер, —
Сифон сердито заурчал в руке Шона и заглушил остальные слова. Налитая вода резко пузырилась до самого верха стакана, так что виски на дне совсем обесцветилось. Шон с шумом бросил в стакан кусок льда, и шипение поутихло.
В невыразимом горе Джин резко втянула нижнюю губу, но ее лицо тут же приняло прежнее выражение.
— Сигарету и выпить, — хриплым голосом взмолилась она. — Я возьму стакан, который вы только что приготовили?
Шон добавил в него еще немного шотландского виски и протянул ей. Она едва притронулась к нему и тут же поставила на стол. Сигаретой, которую он ей подал, Джин затянулась всего раз и тут же погасила ее в пепельнице рядом с собой.
Маятник часов, казалось, разошелся пуще прежнего в злобном ликовании и шипел все чаще и чаще.
Джин вытащила карту у Рида и положила вместо него на стол. Сверху на нее быстро упали три других, побив ее. Она взяла взятку, положила ее рядом с собой на край стола.
Рид вдруг принялся выжимать свои карты, как будто хотел извлечь из них животворную влагу, которой уже не мог найти в себе. Он сжал их так крепко, что карты, которые не попали в его тиски, вспорхнули у него перед носом и опустились на плечи, на рукава, на манишку сорочки, на колени.
Он дышал открытым ртом, ему не хватало воздуха.
— Вы мучаете меня, — задыхаясь, выдавил он. — Я больше не могу. Прекратите, слышите? Прекратите. Играть в карты, записывать очки на дощечку, когда моя жизнь… не нужны мне очки в крестях и пиках, мне нужны крупицы жизни, пусть несколько минут, чтобы я мог подышать! — Его руки упали на стол, повернутые ладонями в бессловесной мольбе. — Дайте их мне! Дайте их мне.
Они оба, Шон и она, моментально отскочили от стола, будто стол сейчас мог перевернуться, хотя стоял он довольно прочно. Шон поднес стакан к губам Рида, а другой рукой крепко надавил ему на макушку, пытаясь придать ему спокойствия.
— Ничего, старина, — ласково уговаривал он. — Ничего.
Они на мгновение оставили его одного, осевшего кулем на стуле. Все атрибуты игры исчезли словно по мановению руки: мгновение — и уже ничто не напоминало о ней. Поспешая по комнате, каждый выполняя свои обязанности в этом неожиданном переустройстве, которого потребовала эта его вспышка, они наконец сошлись вместе там, где он не мог их услышать.
— Не та игра, — пробормотала она. — Слишком уж спокойная.
— Этого-то я и боялся.
— Погодите, у нас же есть рулетка, помогите-ка мне принести ее. В молодые годы, он мне рассказывал, в Биаррице и Монте-Карло, бывало, начинал играть в девять, глядь — а на улице уже светло, вся ночь пролетела…
— Сейчас это вполне может сработать.
Они поставили рулетку на стол. Рид тупо на нее уставился, и никакого интереса в его глазах не возникло.
— Будем играть на настоящие ставки, — предупредила она. — Это уже не дружеская игра.
— Сегодня вечером все должно быть в самом натуральном виде, — замогильным голосом согласился Рид.
Шон уже крутил колесо, испытывая его. Пока оно крутилось, два цвета сливались в один неопределенный, затем, когда колесо замедляло ход и останавливалось, снова разделялись.
— Я через секунду вернусь, — загадочно сказала она и как-то бочком вышла за дверь. Шону даже показалось, чуть ли не украдкой, хотя, вероятно, это имело отношение только к тому, зачем она идет, а не к самому факту, что она уходит.
Ее не было больше обозначенной ею секунды и даже больше минуты, затем дверь открылась, и Джин вошла, снова бочком и снова с тем же налетом тайны, с каким уходила. В руке она держала большой носовой платок со связанными четырьмя уголками — ни дать ни взять узелок бродяги, только в миниатюре.
Она развернула его на столе с рулеткой, и его содержимое так и вспыхнуло навстречу свету. Кольца, браслеты, серьги, подвески.
— Вот все, что у меня есть. А на что будете играть вы?
Они стояли ошарашенные, глядя на драгоценности. Шон попытался перехватить ее взгляд, желая понять, серьезно она или нет. Однако встретиться с ним взглядом Джин упорно отказывалась. Потом властно стукнула костяшками пальцев по столу рядом с драгоценностями, будто бросая им вызов.
Постепенно глаза Рида заблестели слабым блеском, словно в них отразилось то, что лежало на столе. Даже губы у него искривились в зловещей улыбке. Он резко повернулся к Шону, схватил его за руку:
— Пройдемте со мной на минутку. Я хочу, чтобы вы вошли со мной в комнату. Один я боюсь.
Шон неохотно проводил его до двери, оглянувшись раза два на Джин.
— Разогрей немного колесо, — бросил ей Рид.
Они вышли в коридор, прошли по нему до кабинета Рида, открыли дверь и вошли.
— Закройте ее, — мягко попросил Рид, а когда Шон это сделал, продолжил: — Включите вон тот большой свет. Нет, тот, что у каминной доски. Вот-вот, — и открыл две смежные панели деревянной обшивки. — Вы знаете, что это такое, так ведь?
— Теперь знаю, — сдержанно ответил Шон. — Но я не знал, пока не увидел диск набора сейфа. — Он посмотрел на Рида и уже стал поворачиваться. — Мне не следует находиться здесь с вами.
Рид выбросил вперед руку, схватил его, удержал:
— Я хочу, чтобы вы все видели. Какая теперь разница? Один, затем девять, затем три и два. Комбинацию легко запомнить. 1932. Год окончания кризиса. Подумайте о том, что вы обанкротились, тут же вспомните, как открыть этот сейф и перестать быть банкротом.