У порога великой тайны
Шрифт:
Кто был в толпе? Сынки фабрикантов, лавочники, мясники, да и просто наемные убийцы, которые за два шиллинга и кружку эля готовы кому угодно всадить нож в спину. Пристли видел, как срывали двери и били окна в его доме, как выбрасывали из разгромленной лаборатории осколки битой посуды и приборов, как пускали по ветру клочки рукописей и растаскивали вещи.
Вот так же за сто лет до того громили в маленьком городке Кортичелли виллу Марчелло Мальпиги. Вы помните? Но нет, здесь дело похуже. Тогда старый Мальпиги встретил
Ну, а пока доктору Пристли, известному всей Европе ученому, члену Королевского общества, почетному члену Петербургской Академии наук и других академий — доктору Пристли, у которого разом уничтожили лабораторию, рукописи, библиотеку, приходится бежать из Бирмингема в Лондон. Но что же это? Он думал, что в столице найдет сочувствие, участие. Нет. Ему не хотят сдавать квартиру, многие из прежних друзей сторонятся его. Боятся мести бирмингемских громил? А некоторые, быть может, заодно с ними? Некоторые же рассуждают просто: «Подальше надо держаться от этого беспокойного диссидента, навлекающего на себя гнев почтенных людей».
Где они, джентльмены из Королевского общества, столь приветливо принимавшие в свою семью автора «Истории электричества», с таким единодушием присуждавшие ему почетные награды за его открытия? Где они, лорды и леди, покровители и покровительницы талантов?.. Пустота вокруг Пристли. Он одинок. И шестидесятилетний ученый решается покинуть родину. Сыновья его уже в Америке. Заняв денег на дорогу, он отправляется туда и сам.
Нью-Йорк. Ему оказывают хороший прием. Через две недели — он в Филадельфии. Там ему предлагают кафедру, но он отказывается и переезжает на жительство в маленький городок. Он чувствует себя изгнанником, он здесь чужой, хотя вокруг говорят на его родном языке. Не скоро он находит в себе силы, чтобы снова заняться наукой. Лишь в 1797 году ему удается оборудовать лабораторию. Шесть лет, прошедших со времени бирмингемского погрома, потеряны зря. А жить остается немного…
Пристли умер уже в новом веке, в 1804 году. Смерть застигла его за работой Из рук выпала корректура — листы его последней работы: «Защита учения о флогистоне». Защита теории, которую сам Пристли опроверг своими опытами и которую мир стал уже забывать.
Только на свету!
В Вене гуляла оспа. Императрицу Марию Терезию все сильнее охватывал страх. Она припомнила сложенную в Германии еще в средние века поговорку: «Оспа, как любовь, не щадит никого». Да, эта болезнь едва ли не хуже чумы. Та промчится бурей — и все стихает. Оспа же разгуливает не спеша, но от нее только в Европе ежегодно гибнет больше полумиллиона людей. Немало коронованных особ унесла в могилу оспа: королева английская Анна, малолетний российский император Петр Второй, герцог Бургундский с женой и сыном — это только за последнее полустолетие. Да и сама Мария Терезия принуждена накладывать на лицо лишний слой белил, чтобы скрыть следы перенесенной ею оспы. Ее министр Кауниц даже запретил в присутствии императрицы произносить название этой отвратительной
За себя Мария Терезия теперь не боится — дважды оспой не болеют. Но императрица произвела на свет, милостью божьей, шестнадцать человек детей. Надо уберечь их — ведь столько веков Габсбурги поставляли королевским дворам Европы невест и женихов! И Мария Терезия повелевает своему посланнику в Лондоне графу Сейлеру спешно приискать и направить в Вену хорошего оспопрививателя…
Граф Сейлер, получив приказ императрицы, обратился за советом к сэру Джону Принглю, личному врачу английского короля Георга III. Прингль представил и отрекомендовал Сейлеру своего друга — искусного лекаря и оспопрививателя Яна Ингенхауза, голландца, практиковавшего в Лондоне.
В ту эпоху оспопрививание было тонкой рискованной операцией, требовавшей от врача большого искусства и осмотрительности. Делалось так: здоровому прививали натуральную оспу, взятую от больного; врач старался подыскать больного в легкой форме, чтобы и тот, которому прививали болезнь, легко перенеся ее, становился невосприимчивым к оспе. Но при таком способе (его назвали инокуляцией) у прививаемого, особенно если врач был недостаточно опытен, могла развиться и тяжелая форма оспы. Лишь в самом конце XVIII века английский врач Эдуард Дженнер предложил прививать коровью оспу, которая во всех случаях легко переносится людьми и делает их невосприимчивыми к натуральной оспе. Способ Дженнера применяется доныне.
А пока инокулятор Ян Ингенхауз мчится в закрытой карете через Францию, через германские земли, держа путь на юго-восток. В Вене ждут его с нетерпением.
В эти же дни другая карета уносит другого знаменитого инокулятора, Димсделя, в Петербург. Той же осенью 1768 года Димсдель привьет оспу Екатерине Второй, решившей «подать собою пример», а затем и ее наследнику Павлу…
Карета Ингенхауза уже на австрийской земле. Голландец рассеянно глядит в окно: аккуратные городки, селения и леса, каких не увидишь на его густонаселенной родине.
Что ждет его в Вене? Деньги, почет. Нужды он не знал и до того. Отец его был преуспевающим дельцом в Северном Брабанте. Ян любил отца, но презирал коммерцию.
Он увлекся науками. Он учился в Лувене и в Лондоне, в Париже и Эдинбурге. В двадцать два года Ян стал доктором медицины и завел практику в своем родном городе Бреда. Молодой доктор обладал веселым нравом, умел держать себя в обществе. Если еще к этому добавить лекарский талант Ингенхауза, то удивительно ли, что Ян приобрел вскоре множество пациентов.
После смерти отца он уехал в Лондон, куда уже давно приглашал его Джон Прингль, впоследствии ставший президентом Королевского общества. Они познакомились, когда Прингль в качестве военного врача находился с английскими войсками во Фландрии. Почтенный доктор, оставивший в Англии профессорскую кафедру, и юноша, почти мальчик, подружились. Ян с малых лет отличался этой способностью — располагать к себе людей. Впоследствии Прингль неизменно покровительствовал своему другу…
Вена. Ингенхауза принимают как долгожданного гостя. Его помещают в замке. Первые прививки оспы на редкость удачны. Юные принцессы и принцы переносят болезнь легко, императрица довольна. Ингенхауз становится своим человеком при дворе. Он личный врач императрицы. Он обласкан, задарен. Он легко покоряет венский свет своим остроумием, своей веселостью. Чего еще надо тщеславному человеку?
Так проходит лет десять. Ингенхаузу уже под пятьдесят. И вдруг этот баловень судьбы, казалось, прижившийся навек при австрийском дворе, покидает и замок, и должность придворного врача, и самую Вену. Ингенхауз мчится в Лондон…
Старые английские друзья Ингенхауза обрадовались его возвращению. Он все такой же незлобивый острослов и весельчак, этот всеевропейский бродяга, которому не сидится ни в родной Фландрии, ни в Англии, ни в веселой Австрии. Его наперебой приглашают в богатые дома. Он желанный гость и в гостиных Лондона и в замках аристократов.