У принцессы век недолог
Шрифт:
– Признаюсь, тоска о родном доме порой проникает в мое сердце. О милом родовом имении с полуразрушенной башней, где нынче поселились голуби, и матушкиным садиком, полном роз. Хотя уж давно отцвели розы в нашем саду...
– А с чего бы? Вроде рано еще... Ох, Ядрена Вошь и святой Ексель!.. и гореть обречен вечно грешник в аду.
– Вторая строка начинается с «но», – поправил Камамбер. – Однако вряд ли стоит придираться к таким мелочам.
Когда мы покончили с ужином, заботливо поданным крошкой Сорти, я спросила:
– Послушайте, шевалье, если вы с самого начала знали,
– Да! – подхватил Гверн. – Это не слишком красиво, и не будь мы все при исполнении, я бы вызвал вас на поединок.
Поединок, с моей точки зрения, это было лишнее. Хватило бы и по уху дать.
– Мне хотелось посмотреть на ваш стиль... и, не скрою, он мне понравился.
– Может, заодно откроете, кто вы на самом деле? Если это не государственная тайна.
– Отчего же? Камамбер – моя настоящая фамилия, я – именно тот, за кого себя выдаю.
– А отец Батискаф уверял, что Сомелье никак не может завербовать никого из родовитых шерамурских дворян себе в агенты.
– Отец Батискаф либо чего-то не знал, либо намеренно ввел вас в заблуждение. Впрочем, кое в чем он был прав. Старший Брат не вербовал меня. В свое время он выручил меня из большой беды, и я служу ему из благодарности, а не корысти ради.
Если он хотел нас уесть, то зря старался.
– Певец, исполнявший на празднике в Тур-де-Форсе балладу о Парлеве – ваш связной?
– Как вы догадались?
– Есть некоторые соображения... Но это неважно. Пусть квадратист вводил нас в заблуждение, надеюсь, круг наших обязанностей он очертил верно.
– Чета Такова-Селяви, Куткомбьен, дю Шор, Монбижу, маркиза де Каданс... О последней не спрашиваю – все уже ясно. Удалось ли вам что-нибудь выяснить об остальных?
– Еще как! – и я поведала посланнику Сомелье о том, что удалось услышать в Тур-де-Форсе.
Камамбер был потрясен.
– Лорд Тремор? Здесь? Это немыслимо! Это похлеще, чем спрут в парковом пруду! Нет, но какая наглость! Расхаживать на виду у всех! И еще нас, шерамурцев, укоряют...
– Однако герцог подозревает, что Фердикрюгер может что-то узнать.
– За Фердикрюгера не беспокойтесь. Премьер-министр умеет защищать своих приверженцев. Кроме того, без него будет трудно решать финансовые проблемы в Моветоне. Так что после того, как Сомелье узнает о том, что здесь происходит, вашу миссию в этих краях можно считать успешно выполненной.
– Но мы так и не добыли материальных доказательств заговора.
– А Тремор? Какое доказательство может быть материальнее? Министр иностранной державы инкогнито ведет переговоры с врагами короны! Когда мы возьмем его с поличным, монсеньор Сомелье сможет диктовать условия и королю Биллиарду, и непокорным аристократам. А герцог не сможет объяснить визит Тремора родственными связями, ибо с королевской семьей Кельтики, в отличие от императорской, Такова-Селяви в родстве не состоят. Разве что герцогине придется пожертвовать своей репутацией и заявить, что герцог переоделся слугой и тайно пребывал в Тур-де-Форсе из любви к ней. Конечный результат, правда, будет тот же...
– Как надоела эта политика, – промолвил Гверн. – На войне все гораздо проще.
– Ах, да. Вы ведь были при осаде Фриценшвайна, князь?
– Верно. Тоже инкогнито, правда... Подозреваю, что и вы участвовали в той же кампании... – я опасалась, что сейчас начнется вечер фронтовых воспоминаний, а у меня уже уши повяли слушать про эту осаду, но Гверна интересовало другое. – Однако война тоже вскоре может начаться. После ареста Тремора.
– Возможно. Про то ведают министры, не нам чета. А если будет война, мы готовы сражаться, как прежде. А теперь вынужден откланяться. Рад был знакомству. Мы премило провели время, надеюсь, так будет и впредь.
– Он не сказал нам, каким образом доведет новости до Сомелье, – заявил Гверн, когда Камамбер ушел.
– Ты прав. Но мы ему тоже не все сказали.
– Разве?
– Ты не заметил? Ладно.
Я вызвала звонком Сорти дю Балл, велела ему запереть все двери в доме, а затем отправиться на кухню, чистить столовое серебро, ибо работа с драгоценными металлами не оскорбляет его дворянского достоинства, а попутно позвал бы сюда жену, потому как я намереваюсь дать ей кое-какие важные указания.
После того, как Сорти дю Баль удалился, преисполненный значимостью полученных приказов, Гверн встревожился:
– У тебя жара, случайно, нет? С чего тебя вдруг хозяйственные заботы обуяли на ночь глядя?
– С того, что я собираюсь выяснить, кто действительно является автором покушений на епископа и герцога.
– Что?
– Не люблю, когда из меня делают идиотку. Да еще в собственном доме.
Крошка Сорти, появившаяся в дверях, услышала последние слова и побледнела.
– Да, милая. Ты правильно меня поняла. Иди сюда, и поговорим. Только без фокусов – за эти дни ты могла убедиться: у меня есть кое-что в запасе против колдовства.
Медленно, словно опоенная, служанка приблизилась к столу.
До Гверна с опозданием дошло.
– Так ты не считаешь маркизу виновной?
– В колдовстве – нет. Не ее стиль.
– Тогда зачем ты ее подставила?
– Она, конечно, натворила очень много, но по здешним законам наказать ее будет трудно. Смерть де Каданса признана несчастным случаем, остальные убийства совершены в Гран-Ботфорте, и мы не знаем, что еще нароют в ходе следствия. Прелесть колдовства в том, что там в доказательства можно записать что угодно – не так ли, Сорти? И если маркиза будет наказана за преступления, которых она не совершала, это неважно. Главное – она будет наказана.
– Погоди! Но ты так убедительно доказывала, что маркиза колдовала против епископа... по ее поведению в соборе.
– Угу. Доказывала. Но маркиза была не единственной, кто скрылся с наших глаз в начале службы. Ты, милая, так просила, чтоб я взяла тебя с собой на службу, столь тактично удалилась при входе и возвратилась, когда все закончилось.
Крошка Сорти молчала, перебирая края передника.
Я откинулась в кресле и вновь обратилась к Гверну.
– Поначалу я предполагала, что это не она, а дворецкий. Слишком уж безупречным он казался, да и фамилия...