У рассвета цвет заката.Книга 1
Шрифт:
Я не ошиблась. В Маршевском лесу открывался портал. Еще неясный его контур пробивался сквозь печать Чаршона Сартара. Хуже, чем очень плохо. У меня была надежда, что портал стихийный и нецикличный. Печать эту надежду разбивала. Стабильный. Если его не закрыть… И если начал открываться этот, как скоро ждать открытия других? И где? Мне были известны места трех, Маршевский в их число не входил, а полной информацией о местоположении всех владел только капитан.
В теории, как запечатать портал, я знала. На практике — ни разу не приходилось. И ни в одной теории ни слова не было о том, как поведут себя две разноименные печати.
Печать Сартара мою силу не отторгала, впитывала и крепла, контур портала, напротив, таял, размывался, у меня получалось. Пока мой поток не перебил другой, хлестнувший сбоку, и голос за спиной:
— Поговорим… Вайралада?
Глава 5, прошлое — Оштаримская крепость
3037 год по единому летоисчислению Мелонты
— Льянс, седьмой закон работы с порталом.
— Двойное прохождение в течение часа недопустимо, за исключением экстренных ситуаций и при полноте резерва не менее…
О существовании порталов в другие миры мы узнали три месяца назад. Мы — это группа агентурной работы с допуском «звезда». Шестнадцать человек пятого года обучения. Наша тройка — Райнар, Мэлавиата и я — оказалась в ней в полном составе. Хотя сказать «узнали» будет не совсем верно. Разговоры о том, что Мелонта не единственный мир, населенный разумными существами, были всегда, я их помнила с раннего детства, только в них мало кто верил, считали выдумкой. Я верила. И маг с немелонтийскими ушами подтверждал мою правоту, хотя многие доказывали, что его уши — результат неудачного заклинания, врожденная мутация или просто плод фантазии гномов. А в начале учебного года мою правоту подтвердил и айм Эт-Уат, директор школы. О вводе новой дисциплины «Сопредельные миры» он нам лично сказал, что уже было неординарным событием, за все время обучения я директора от силы раз десять видела, не больше. А он и нового преподавателя сам представил, чего вовсе никогда не случалось. Но тут случай выходил за все возможные и невозможные рамки. Новым преподавателем был Андуаш Манжур. Уже сам факт, что ученый, чья лаборатория по количеству открытий и разработок в скором будущем грозила составить конкуренцию прославленному Санторийскому институту, нашел время заниматься со учениками, пусть даже далеко не обычной школы, был выдающимся.
Сам Андуаш Манжур был еще более выдающимся. Во всем. Он выглядел почти нашим ровесником, старше всего на год-два, и вел себя, как наш ровесник, вне занятий, естественно, и совсем не вязался с привычным образом ученого мирового значения. Он готов был объяснять непонятное, разрешал называть себя просто по имени и спорить с собой, выслушивал каждое мнение, но при этом, если ставил в споре точку или считал какой-либо вопрос не подлежащим обсуждению, прекословить ему, ровно так же, как капитану Сартару, не решался никто.
А еще Манжур был «возмутительно красив», как определили это девочки групп нашей специализации, и «возмутительно помолвлен», по их же определению. Но самым «возмутительным» из всего оказалась его верность, Андуаш не шел даже на легкий, ни к чему не обязывающий флирт. Не то, чтобы девочки школы были развратны и точно не все, но древнее поверье, что в Храм рассвета может войти только сохранившая себя для предначертанного Соединяющим пути, давно стало всего лишь поверием. Входили разные, и связующие нити жрицы Храма повязывали всем, и не рассыпались нити прахом у потерявших чистоту, как гласило поверие, так что…
Самые настойчивые осаду красавца-ученого все еще продолжали и сами себя утешали, что отпечаток помолвочной нити — это еще не нить связующая. Я бы могла им рассказать, что все их надежды тщетны и усилия бессмысленны, Андуаш Манжур был той же породы, что Лефлан Ют-Раш, я это хорошо видела. Такие мужчины не поддаются ни на какие женские уловки, не ведутся на внешность и доступность, их нельзя выбрать, они всегда выбирают сами. Я никаких надежд не лелеяла, я просто тосковала по Лефу, а сходство Андуаша с ним эту тоску усиливало.
Мы не виделись уже полгода, Лефлан уехал через неделю после выпуска, и оказалось, что без него все не так. Не так светит солнце, не так идет дождь, не так поют птицы, не так дует ветер, даже сахар в чае не такой сладкий и дорожка препятствий проходится не так… Дорожка, если честно, на самом деле проходилась не так. Попробуй пройти ее так в длинном платье и туфлях на каблуке. Но будь Леф рядом все равно было бы легче. И порталы. Что может быть интересней, чем побывать в другом мире? Побывать там с Лефланом. А так…
Леф прислал мне три письма. Три длинных письма. Первое: «Я на месте. Работаю. Ребята здесь отличные. Вайра, помнишь про песню огня? Есть вариант…» и подробное описание, что он хочет сделать. Конечно, я помнила. Из всех видов магии самым близким Лефлану был огонь, он уверял, что пламя умеет петь. Никто кроме Лефа этого пения не слышал, а он мечтал, чтобы слышали все, и два месяца до отъезда бился над этим, часами не вылезая из лаборатории. Он бы из нее сутками не вылезал, но ровно в семь послеполуденных магия на территории школы полностью блокировалась. Теперь, видимо, у него такой проблемы не было.
И еще два письма: «Работаю. Нашел ошибку в формуле…», «Работаю. Пересчитал векторные схождения. Если брать…» и обязательное в конце всех трех посланий: «Как у тебя?». Я даже не представляла, где он, Леф об этом не писал, а почтовая отметка ограничивалась штампом «Империя Тугдолант», как на всей армейской почте. Все письма я знала наизусть, с ошибочной формулой и векторами схождения, и очень хотела верить, что мои Лефлан тоже перечитывал не раз. Хотя бы два. Я их отдавала капитану Сартару, а он переправлял дальше.
О чем я писала? О многом и ни о чем. О школе было нельзя, наши группы в ней не существовали, после четвертого года все, выбравшие специализацией агентурную разведку, считались отчисленными по разным причинам. Надо было видеть лица ребят, когда лейтенант Шат-Кори зачитывала списки продолжающих обучение, и как бывшие одногруппники подходили сочувствовать тем, кого признали неуспевающими или несоответствующими по состоянию здоровья, и понимающе кивали тем, кто сам решил попрощаться со школой.