У смерти две руки
Шрифт:
Незнакомец поднял вверх скрещенные мечи и прокричал:
– Во имя луны!
Даня с изумлением уставился на месяц, сияющим серпом зависший над остриями. В руках каждого из окруживших его серых фигур возник блестящий в свете луны сосуд.
– Коснись каждого зелья, жертва!
– проговорил алый, не опуская мечей.
– Поворачивайся через правое плечо и повторяй за мной слово в слово! Колавироп...
– Колавироп, - нараспев проговорил Даня, окуная указательный палец в алую жидкость первого сосуда.
– Дущукер, - подсказал алый, когда Даня коснулся оранжевого зелья.
Парень
Каждый раз, когда он окунал палец в цветное зелье, кожа его начинала немного светиться. Но когда он поворачивался к следующему сосуду, свет испарялся. Напряжение сковало его плечи, горло саднило, скулы сводило от постоянного контроля. И вот последний сосуд, в котором мерцала ночным небом тёмно-фиолетовая жидкость. Даня выдохнул с некоторым облегчением.
– Нагокупегош!
– истерично крикнул алый, мечи противно заскрежетали над его головой.
Нагокуп-п-п...
Спина Дани покрылась липким потом, недуг схватил его за горло, вырвавшись из-под контроля в самый последний момент. Парень заикался, он никак не мог выговорить последний слог. Свечение на его пальце разгоралось всё ярче и ярче. И вот уже фиолетовое пламя затмило тусклый свет факела, выхватив из темноты над алым старую лампу в виде полумесяца.
Даня уже не пытался выговорить непослушный слог. С бьющимся сердцем он смотрел, как фиолетовое пламя поглощает палец за пальцем. Странно, но боли не было. Как не было и ощущений в объятых пламенем пальцах. Его кисть словно перестала существовать. Серые балахоны замерли, словно изваяния. Мечи выпали из рук алого, наполнив осветившуюся каморку пронзительным лязганьем. Это словно вывело людей из ступора.
Вопли перекрывали звон разбитой посуды, фигуры лихорадочно заметались по комнате, у выхода возникло столпотворение. Крику боли протяжно вторил стон. Даня подумал, что в панике кого-то затоптали. Сам же он был неестественно спокоен и не отрывал заинтересованного взгляда от разрастающегося пламени. Данина одежда сжималась и тлела, словно бумага. Фиолетовые капли падали на пол, разливаясь по дереву потухшими чернильными кляксами. Магический огонь перекинулся на правую стопу, и пламя разгорелось с новой силой. И вот уже он не ощущает ноги до колена и руки до локтя.
– Даня, нет, - судорожно рыдала в углу маленькая серая фигурка.
Маша и не собиралась убегать. А может, попросту не могла подняться на ноги. Парень равнодушно посмотрел на неё.
– Это ради тебя, - горько проговорил он. И добавил шёпотом: - Это из-за тебя!
В каморку ворвался ещё один странный балахон, на сей раз белый. Это оказался преподаватель магии искусств. Его белоснежная ночная сорочка развевалась, словно парус, седые волосы топорщились, будто наэлектризованные. В его спину врезалась маленькая фигурка преподавательницы стихийной магии.
– Что вы стоите?
– завизжала она, вытаращив глаза на объятого пламенем студента.
– Его нужно спасать!
Седой удержал женщину, прошипев сквозь зубы:
– Необратимая магия! Его уже не спасти...
– Можно попытаться спасти оставшуюся часть!
– яростно крикнула женщина и уверенно вырвалась из рук коллеги.
Словно ведьма, возрождённая из древних сказок, в чёрном одеянии и с распущенными волосами, она прыгала вокруг Даниила. Руки её совершали резкие махи, оставляя в воздухе туманный след ломаных линий. В уши Дани ворвалось её завывание, она пела неизвестные ему заклинания. Фиолетовое пламя постепенно затихало, оседая на растрескавшейся коже парня чёрной гарью.
Седой преподаватель осторожно помог Марии встать. Лицо её, освобождённое от балахона, было смертельно бледным. Вой преподавательницы нарастал, он неприятно резал слух, но огонь быстро таял. Над головой Дани взорвалась старая лампа в виде полумесяца, на плечи посыпались пыльные осколки. Стихийница замерла, звуки умолкли, Даня упал, как подкошенный. Под его телом недовольно звякнули мечи.
Он повернул голову вправо и с изумлением посмотрел, как лезвие вонзилось в его почерневший локоть. Но не было ни боли, ни крови. Словно это была не рука, а обгоревшая в костре деревяшка.
– Он жив, жив, - услышал он успокаивающий говор преподавателя.
И судорожные всхлипы Маши растаяли в темноте забытья.
Наши дни.
– Джо!
Я вздрогнула от неожиданности. Горячий кофе обжёг мне пальцы. Оглянулась на дверь.
– Джо, спаси!
– Ать за ногу!
– выругалась я, отставляя кружку с кофе.
– Джо! Тащи сюда свой пятый размер!
– Да иду я, иду!
– рявкнула я, нехотя поднимаясь с мягкого кухонного диванчика.
Раз уж старушка намекнула на мои формы, значит дело действительно худо. На пороге беззвучно возник Андрей. Обе его руки были заняты пухлыми пакетами. Маленькие чёрные глазки мужчины смотрели на меня снизу вверх с немым вопросом. Как всегда, извиняющаяся улыбка тонула в его бороде.
– Кошки!
– страдальчески простонала я, заломив руки.
Наш штатный ангел понимающе кивнул и тенью скользнул на кухню, водрузив пакеты со снедью на стол. Я обречённо потопала наверх.
– Джо, спаси!
– Я иду!
– грозно проговорила я, отдуваясь.
– И та тварь, которая не спрячется, лишится завтрака!
Я поднялась на второй этаж и, зло расписывая в стороны многочисленные подушки, быстро пересекла огромную комнату по направлению к некогда узорчатой двери. Потянула на себя изодранную в хлам панель и грозно сверкнула глазами.
– Гав!
– выдала я.
В ответ раздалось привычное шипение. Кошки, проникшие в комнату своей любимой хозяйки, тут же бросились врассыпную. В стороны полетели разноцветные мотки, на пол с грохотом повалились многочисленные шкатулочки, щедро осыпая блестящий пол загадочными приспособлениями и предметами, больше похожими на орудия для особо изощрённых пыток.
Несколько пушистых интервентов метнулось мимо меня в двери, большинство когтистых злодеев беспрекословно покинуло мастерскую. Но я заметила ещё одну рыжую тварь на качающейся занавеске, плюс к ней мелкого пятнистого хулигана, который невесть как умудрился забраться на люстру.