У стен Старого Танжера
Шрифт:
Правда, Омар и Айша частенько показывались на Большом базаре, и всякий раз на них набрасывались с расспросами. Но они сами разыскивали Башира и толком ничего сказать не могли. По их исхудавшим растерянным лицам было видно, что они чувствуют себя брошенными. Из-за внезапного исчезновения их предводителя, в адрес которого со всех сторон летели упреки в том, что он не сдержал слова, в эти дни им доставалось больше подзатыльников, нежели монет. В конце концов они отправились просить подаяния куда-то в другое место и больше их на Большом базаре не видели.
Со временем о Башире вспоминали все реже, а потом и вовсе забыли. И возле Сейида, что читал на базарной площади монотонным голосом нараспев свои потрепанные книжки, вновь стали собираться слушатели.
Но однажды утром Сейида охватило волнение. Сквозь шум базарной толпы пробился звонкий голос тростниковой флейты, к которому вскоре присоединились ритмичные удары тамбурина и треньканье его бубенчиков. В ту же минуту возле Сейида не осталось никого, и торговцы с покупателями позабыли про свои дела и, бросив лотки, помчались навстречу флейте и тамбурину.
— Башир! — разнеслось по базарной площади.
— Башир идет!
— Башир, наконец-то!
И мальчишка с двумя горбами занял свое привычное место, а те, кто находился в это время на Большом базаре, все до единого, столпились вокруг него.
И Башир воскликнул:
— Приветствую вас, друзья мои, приветствую вас, мои братья! Если вы считаете, что видите перед собой клятвопреступника, то вы ошибаетесь! Перед вами всего лишь безумец, который вдруг возомнил себя провидцем, знающим, что случится завтра, и даже отважился вас в том клятвенно уверить. На самом же деле человек не ведает, что должно случиться — ни завтра, ни даже в следующую минуту, ибо всё во власти господа нашего всемогущего Аллаха. Вот почему так много времени прошло, прежде чем мы с вами вновь свиделись, друзья мои. И впредь много времени пройдет, прежде чем вы снова услышите мой рассказ — если только это вообще случится. Когда вы узнаете, сколько довелось мне изведать чудес и пережить всевозможных испытаний, чтобы очутиться сегодня здесь, вам станет понятно, что я хотел этим сказать.
Итак, выслушайте же, о друзья мои, о мои братья, последний рассказ двугорбого Башира.
И, не дав теснившимся вокруг него людям возможности вслух отреагировать на его речи, Башир начал:
— Прежде всего хочу сообщить вам, что госпожа Элен действительно уехала. Мы посадили ее на одно из больших судов, которые ходят в Америку, и стояли на пристани до тех пор, пока оно не скрылось вдали. Мы — это мой друг рыжеусый Флаэрти, Ноэл, незадачливый владелец яхты «Радуга», и я.
Проводив госпожу Элен, мы направились в таможенную кофейню повидать старого и мудрого господина Рибоделя. Он был там и играл сам с собой в домино. Когда мы подошли, он поднял глаза на господина Флаэрти.
«Я рад, что она наконец-то в море», — сказал тот.
«Рады, но лишь за нее одну, не так ли?» — спросил господин Рибодель.
Мой друг Флаэрти дернул себя за рыжий ус. Он был печален и выглядел очень уставшим.
«Я вас вполне понимаю, — уловив его настроение, начал господин Рибодель, — в ней жизнь била ключом, и никогда нельзя было знать заранее, что она сотворит в следующую минуту. Да-а, она никому не давала здесь скучать».
Затем господин Рибодель обратился к Ноэлу.
«Я все уладил как нельзя лучше, — сказал он. — Вызволить яхту оказалось невозможно, зато удалось получить хорошую цену за нее у господина Буллерса, так что после уплаты штрафа испанцам у вас еще останутся кое-какие деньжата. Как раз для того, чтобы вернуться в Англию».
«В Англию?! — воскликнул Ноэл. — О нет!.. Холод, скверная еда, налоги. Не хочу… Здесь так хорошо».
Господин Рибодель посмотрел на моего друга Флаэрти и, рассмеявшись, проговорил: «Танжерский недуг». Потом он предложил господину Флаэрти поиграть в домино. Тот отказался, и тогда Ноэл, всегда ненавидевший эту игру, вызвался на одну партию. Я заметил, что, хотя было жарко, моего друга Флаэрти проняла дрожь, и он мне сказал:
«Я иду к Хусейну Менашиби. Пойдем, Башир, будешь мне переводить».
И я отправился с моим другом, будучи совершенно уверен, что после приду сюда, на Большой базар, чтобы, как обещал, рассказать вам об отъезде госпожи Элен.
Тут слушатели, сгорая от нетерпения, принялись выкрикивать:
— Так что же произошло дальше?
— Куда собрался идти твой рыжеволосый друг?
— Кто такой этот Хусейн Менашиби?
На что Башир смиренно ответил:
— Обо всем этом я и собираюсь вам рассказать, друзья мои.
И он продолжил:
— Хусейн Менашиби — один из крупных магрибинских ученых. Но когда мой друг Флаэрти позвал меня с собой, я еще ничего не знал о Хусейне Менашиби, и даже имя его мне было незнакомо. Уверен, что и вам сейчас оно ни о чем не говорит. Да и где нам знать ученых мужей, которые, запершись в своих кабинетах, умножают человеческие познания? Кто нас чему учил?
Итак, Хусейн Менашиби, знаток древних рукописей мусульман, снискал себе славу далеко за пределами нашей страны и всего арабского мира. Редакции научных журналов Англии и Америки обратились к моему другу Флаэрти с просьбой побывать у Хусейна Менашиби и прислать им подробный рассказ о том, как он живет и работает.
Вот об этом, братья мои, и поведал мне господин Флаэрти, пока мы поднимались на вершину старого города со стороны Торговой площади.
Дом у Хусейна Менашиби был светлым, просторным, особо ничем не примечательным. Мебели в доме было немного, но зато книг — видимо-невидимо! Принял он нас в парадной комнате, где вдоль стен, как полагается, стояли низкие кушетки под шерстяными покрывалами таких расцветок, какие предпочитают южане. Сам он был в тонкой джеллабе, белой в серую полоску, бабушах и феске. Больше всего меня поразило то, что он молод. По дороге к нему, слушая рассказ господина Флаэрти о том, как много всего знает этот человек, я ожидал увидеть седобородого старца. На самом же деле Хусейн Менашиби, казалось, не достиг еще и среднего возраста, лицо у него было гладкое, без морщин, а в мечтательных глазах светился огонек. Сколько же ему пришлось потрудиться, чтобы в таком возрасте иметь столь обширные познания!
Он, как водится, предложил нам душистый чай с мятой, а потом стал рассказывать моему другу Флаэрти о некоторых научных проблемах, которыми он в то время занимался. О друзья мои, как непохож арабский язык в устах просвещенного человека на тот, которым изъясняемся мы с вами, грубые, неотесанные люди! Как свободно лилась изящная речь Хусейна Менашиби, какие глубокие мысли и тончайшие оттенки смысла без труда выражал он! Словесный рисунок его речи напоминал искусно выполненную вышивку. И каких усилий стоило мне вникнуть в суть его высказываний и еще больших — перевести их моему другу на английский. Я весь взмок от напряжения.
Потом Хусейн Менашиби показал нам лучшие книги из своей библиотеки. Он говорил названия слуге, который прекрасно знал, где какая книга находится. Как я завидовал этому человеку! Аллах всемогущий! Ведь никакой бархат, ни золото, ни бриллиант не рассматриваешь и не трогаешь с таким удовольствием, как старинную рукопись, которой в течение многих веков благоговейно касались заботливые, трепетные руки. Там были книги из Испании и Дамаска, Багдада и Индии. Еще дед Хусейна Менашиби начал собирать библиотеку, вложив в нее все свое состояние и отдав этому делу много сил. Кроме того, люди, восхищенные его умом и знаниями, дарили ему свои ценные книжные находки.