У страха глаза велики
Шрифт:
— А сейчас — нет? — мне подумалось, что «хрупкая» — очень точное определение. Хотя я видела супругу Германа Борисовича только издали, но сразу обратила внимание: волны блестящих золотых волос кажутся слишком тяжелыми для ее тоненькой фигурки.
— И сейчас. Даже, пожалуй, еще сильнее. Я буквально чувствую, как вокруг нее сгущается что-то злое. Я никогда не был паникером, но сейчас мне за Кристину страшно. Я вполне отдаю себе отчет, что она не вызывает восторга у моих домашних, но просто нелюбовь — это одно, а
— И что же именно… происходит?
— Сначала появились письма…
Герман Борисович достал из внутреннего кармана пиджака и протянул мне несколько сложенных листков. Очень мило. Кровавые буквы, «жуткие» картинки — красотишшша! Готичненько, в общем. Тексты, как и оформление, были удивительно однообразны: от «ты здесь лишняя» до «убирайся». Детский сад, ей-богу! Уж будто сегодня кого-нибудь можно напугать анонимными угрозами. По мне, так плюнуть и забыть: самим надоест. Герман Борисович, однако, воспринимал все это куда серьезнее.
— Я вначале думал — ерунда. Скорее всего, Ольгина работа, ну, дочери. Восемнадцать лет, ребенок еще совсем, ревнует. Время пройдет, привыкнет. А буквально за последнюю неделю… Мы с Кристиной вернулись из театра, она пошла переодеваться. А минут через десять захожу — и застаю ее в слезах, почти в истерике. Кто-то разорвал на куски цепочку, мой новогодний подарок.
— В театр она ее надевала?
— Нет. Цепочка золотая, а Кристина надела платье такое, голубоватое, к нему лучше идет серебро, я ей подарил недавно очень красивый гарнитур. Урал, авторская работа.
— То есть цепочка оставалась дома?
— Да, и кто-то… Причем специально. Можно случайно порвать, ну пополам, ну в двух местах… А там четыре куска.
— А цепочка длинная?
— Да нет, ровно вокруг шеи, ожерельем. А почему…
— Цепочка — это, знаете ли, не нитка, разорвать не так-то просто, а короткую еще тяжелее.
— Вот я и говорю, что специально, — он опять вздохнул. — А позавчера у Кристины в ванной кто-то разлил шампунь.
— Ну и что?
— Как — что? — возмутился мой собеседник. — Она только случайно не поскользнулась.
— Могла и сама нечаянно разлить и забыть. Или горничная. Хотя, конечно, горничная убрала бы… — я задумалась. — Радиоприемник или фен в ванной есть?
— Фен есть. Маленький такой, на батарейках. Рита, может быть, на «ты»? Так проще.
— Да пожалуйста. Ты с кем-то из домашних все это обсуждал? То есть — кто вообще знает о письмах и всем остальном?
Он покачал головой:
— Да никто, я думаю. Про шампунь только. Светочка, горничная наша, клянется, что ничего такого в ванной не было. Письма Кристина только мне показывала. Цепочку тоже.
— Понятно. Герман, а у вас в доме гости часто бывают?
— Ну… как сказать гости… Чтоб с застольем или что-то в этом роде — таких не бывает. Если надо что-то отметить, это в ресторане. А так заходят, конечно. У Ольги кто-то толчется, к маме, случается, подруги приезжают. К Вике — это сестра моя — раньше частенько заскакивали, сейчас, правда, нет уже.
— Что так?
— Да Тимур, муж ее, он… — Герман замялся.
— Ревнует к прошлому?
— Не то чтобы ревнует… Не любит.
— Ясно. А письма по почте приходили или..?
— Некоторые на стол клали, некоторые в карман.
— Ты у Кристины не спрашивал — что она сама по этому поводу думает?
— Да не хочется ее еще больше расстраивать. Она, по-моему, уверена, что это Ольга пишет. И в любом случае надо просто не обращать внимания, тогда автору в конце концов надоест.
— Здравый подход. А цепочка? А шампунь? Тоже Ольга?
— Да нет, вряд ли. Случайности скорее. То есть это Кристина так думает. Она очень храбрая девочка, — его голос дрогнул.
— Храбрая? Ну да, если делать вид, что чудища нет, оно само уйдет. Ты, кстати, эту несчастную цепочку ювелиру еще не отдал?
— Не успел, — Герман вытащил из внутреннего кармана пиджака плоскую темно-вишневую коробочку, щелкнул крышкой…
На самом деле кусков — с учетом застежки — было пять. Очень красивая цепочка: розовое золото, ажурное плетение — вроде византийского, но полегче. Тончайшая работа. Я присмотрелась. Конечно, без лупы много не разглядишь, но голову кладу — цепочку не рвали, а резали.
— Да уж, случайностью тут и не пахнет, — мне почему-то не хотелось докладывать о своих наблюдениях.
— В том-то и дело, — кивнул Герман и вдруг спросил. — А при чем тут фен?
— Да так, вспомнилось кое-что. Из личного опыта. Любой сетевой прибор в ванну — и пожалуйста, идеальный несчастный случай, куда надежней разлитого шампуня.
— Ты… вы… — Герман на минуту, кажется, потерял дар речи. — Ты полагаешь, что Кристине грозит реальная, — он подчеркнул это слово, — опасность? Что может…
— Вообще-то по-моему, это ты так полагаешь. Или я чего-то не понимаю?
— Я… я не знаю, — он, бедный, растерялся так, что мне его стало жалко.
Забавно, как у человека отбивает мозги эмоциональная заинтересованность в происходящем. Вот сидит передо мной более, чем неглупый мужик, наверняка обдумывал события. Чего бы не довести этот процесс до его логического завершения? Надо же, что с человеком любовь делает. А ситуация и впрямь выглядит неприятно. По отдельности — вроде бы ничего страшного. Письма и разорванная цепочка — какая-то детская бессильная злоба. Что-то вроде «а вот я тебя напугаю». Неприятно, конечно, но уж и не опасно. Шампунь и вправду можно разлить случайно, а потом отвлечься на что-нибудь и забыть. Но как-то уж все одно к одному. Не люблю я совпадений.