У тебя все получится, дорогая моя
Шрифт:
Он поднял с пола шлем и направился к двери.
– Подожди! – Я бросилась к нему, повисла у него на шее. – Я люблю тебя, Габриэль.
Он вышел, не сказав ни слова.
Час спустя я стояла перед дверью ателье. У меня дрожали руки, когда я вставляла ключ в замок. Мертвая, леденящая, тяжелая тишина царила в этом месте, которое всего несколько недель назад казалось мне раем на земле. В память о Марте я оделась так, как когда работала у нее: высокие каблуки моих лодочек стучали по паркету. Шторы были задернуты. Я прошла по ателье в будуар с примерочными кабинками. Мне удалось сдержать слезы, но я убежала на второй этаж. Решилась войти в ее кабинет. Время словно застыло. На секунду
Я села на ее место, коснулась рукой столешницы, открыла верхний ящик и едва сдержала рыдания. Он был заполнен моими эскизами, она сохранила их все – от первого до последнего. Я опустила голову на стол, и плотину долго сдерживаемого горя наконец прорвало.
Больше двух часов я не могла справиться с потоком слез. Потом умылась и начала работать за ее столом. Среди Мартиных вещей я нашла свой последний блокнот с зарисовками и карандаши. Я делала эскиз за эскизом, посвятив им большую часть дня и отказавшись от обеда. Я возвращалась к своим привычкам, словно Марта диктовала мне, что делать.
Я слышала ее голос, подсказывающий, что нужно распустить сборку, или удлинить низ, или спрямить складку, или подкорректировать вырез. Позднее она отправила меня на склад, и мы вместе выбрали ткань для ее последнего платья. Но и после этого она не покинула меня, внимательно наблюдая за тем, как я конструирую лекала, режу ткань. Настал вечер, и я решила оставить воспоминания о Марте здесь, в ателье, до завтра и вернуться домой к Габриэлю.
Он, однако, присоединился ко мне только посреди ночи, когда я уже давно была в постели. Мы яростно и молча занимались любовью, а потом мгновенно заснули в изнеможении.
Когда я проснулась, Габриэль уже ушел, и я завтракала в одиночестве. Дух Марты снова ждал меня в ателье. Я шила весь день, поливая слезами шелковый креп, который она так любила. Я выбрала черный цвет ткани – не в знак траура, а потому что он казался мне идеальным воплощением элегантности, тайны, мрачной стороны Мартиной натуры. Только стрекот машинки нарушал тишину, царившую в помещении, а может, и во всем здании. С первых этажей не доносилось ни звука, а на последних безраздельно властвовала смерть. Когда наряд Марты был готов, отутюжен и повешен на плечики, я отправилась в будуар и зашла в кабинку, как делала это при ее жизни. Я не стала задергивать занавеску и села на пуф напротив плечиков с платьем. Я долго всматривалась в него, представляя себе Марту, которая идет в моей модели, прямая, гордая, на высоченных каблуках, останавливается перед зеркалом. Сказала бы она и на этот раз: “Дорогая моя, идеально, как всегда”? Не вставая с места, я отправила эсэмэску Габриэлю:
Заказ выполнен.
Он ответил коротко:
Спасибо.
Я спросила:
Ты где?
В офисе, сейчас приду.
Действительно, дверь ателье хлопнула пять минут спустя, и я услышала его шаги. Габриэль подошел к Мартиному платью, протянул руку, собираясь его потрогать, потом передумал. Вытер глаза, повернулся ко мне:
– Спасибо. Она бы гордилась тобой.
– Правда? Ты думаешь, ей бы понравилось? – Мой голос дрожал.
– Наверняка.
Я впервые расплакалась при нем и постаралась побыстрее смахнуть слезы. Он подошел ко мне, взял за руки.
– Прости меня, – бормотала я. – Я здесь два дня и все время чувствую, что она рядом.
– Имеешь право плакать… Ты совсем вымоталась, это бросается в глаза.
Он притянул меня к себе и, положив руку на талию, вывел из примерочной. Когда мы оказались в ателье, Габриэль огляделся и тяжело вздохнул:
– Что со всем этим будет?
– Есть идеи?
– Никаких… Мне все досконально известно, кроме того, что следует делать после ее смерти. В любом случае после похорон мы уедем, ничего лучше нам не придумать, правда же?
– Я тебе уже говорила, все будет так, как ты хочешь.
– Нельзя нам здесь оставаться, это отравит нашу жизнь, она всегда будет нас преследовать. Мы должны идти вперед. Я в офисе готовлю наш отъезд, как мы договаривались. Последнее, что мне осталось, – организовать достойные похороны. Это ничего не изменит, но она покинет нас такой же блистательной женщиной, какой всегда была.
– Я помогу тебе.
Я положила голову ему на плечо, он тронул губами мои волосы:
– Пойдем домой?
Утром того дня, когда Габриэль опубликовал извещение о смерти Марты, я пришла в ателье, и на меня тут же посыпались заказы. Все знаменитости, когда-то собиравшиеся у нее, хотели явиться на похороны в лучшем виде. Ателье открывало свои двери в последний раз, и я решила ответить на вызов, чтобы почтить ее память и, быть может, немного смягчить острое чувство вины, будившее меня среди ночи, лишавшее аппетита, мешавшее смотреть в глаза Габриэлю. Он выглядел все более и более подавленным, тосковал по Марте, мучился угрызениями совести, вспоминая последние слова, которые ей сказал. Мне было больно на него смотреть.
Я была полна решимости справиться с гигантским объемом заказов и сделать все, что в моих силах. С самого утра я позвонила бывшим соученицам и попросила прийти сегодня же вечером. Филипп отказался от приглашения – он был раздавлен горем и полагал, что я больше не нуждаюсь в его помощи.
Я подготовилась к началу работы, проверила мерки всех заказчиц, выбрала ткани, подходящие к случаю и к индивидуальности каждой из них, начертила выкройки. Я глушила себя работой. Габриэль прислал Жака, он принес мне поесть. Когда пришли девушки, все было готово. Я объяснила, что от них требуется, и показала модели, которые нужно сшить в срочном порядке. Я расплачусь с ними, получив деньги от клиенток. Взамен я потребовала, чтобы они работали столько времени, сколько понадобится, и чтобы качество было на самом высоком уровне. Они согласились принять вызов вместе со мной. Я велела им вернуться домой и хорошенько выспаться в последний раз перед авралом и в заключение произнесла: “Жду вас завтра в ателье”. Когда они уходили, я проследила за ними глазами и неожиданно заметила Габриэля. Он стоял, прислонившись к дверному косяку. Габриэль кивнул девушкам, не отрывая от меня взгляда. Когда мы остались одни, он пересек комнату, взял меня за шею и привлек к себе. Поцелуй был грубым, он причинил боль израненным губам, но я даже не обратила внимания на боль, потому что в этот момент Габриэль был живым, реагировал на окружающий мир. Задохнувшись, он отпустил меня.
– Спасибо тебе за нее, – прошептал он. – Ты вдохнула жизнь в ателье.
Несколько слезинок скатилось по моим щекам. Я секунду помолчала, а потом произнесла:
– Я это делаю и для себя…
– Тебе легче, когда ты вкалываешь?
– Да.
– Мне тоже… Когда все кончится, нам будет проще.
В последние три дня ателье напоминало муравейник. Работа продвигалась. Все трудились не покладая рук, резали, сшивали, примеряли. Я ощущала себя дирижером во главе оркестра, исполняющего мощную и красивую симфонию. Дирижером, который, возможно, выступает в последний раз.