У тебя все получится, дорогая моя
Шрифт:
В полдень неожиданно, поскольку мы должны были встретиться только вечером, пришел Габриэль. Утром мы не виделись, он ушел на рассвете. На его лице лежала печать горя и усталости: заострившиеся черты, круги под глазами, бледность и небритость все больше беспокоили меня. Я подошла к нему, погладила. Он прикрыл глаза.
– Привет, – улыбнулся он, но улыбка осталась только на губах и не достигла глаз.
– Не хочешь пойти немного поспать?
– Не могу. Я за тобой. Ты мне нужна.
– Что случилось?
– Позвонил нотариус. Он намерен огласить завещание Марты, и я должен присутствовать. Я попросил Жака, чтобы он тоже пришел. Не нравится мне все это.
– Буду готова через две минуты.
Я дала указания
Жак дожидался перед нотариальной конторой. Он обнял Габриэля и поцеловал меня. Так и не выпустив мою руку, Габриэль вошел в приемную и попросил секретаршу сообщить, что мы на месте. Секретарша предложила подождать. Мы с Жаком сели, а Габриэль принялся расхаживать по приемной. Вскоре пришел нотариус и очень удивился при виде свиты, сопровождавшей Габриэля. Однако тот твердо заявил, что мы останемся, и нотариус нехотя согласился. Мы вошли в большой кабинет. Атмосфера была официальной, гнетущей. Нотариус без всякого вступления сообщил, что оглашение документа много времени не займет. Два месяца назад он сам присутствовал при составлении Мартой завещания и готов засвидетельствовать, что она была полностью дееспособной. Я знала, о чем думают Габриэль и Жак, у меня в голове крутилась та же мысль. Затем нотариус обратился к Габриэлю:
– Месье, вы ее единственный наследник. К вам переходит все имущество, включая банковские счета, акции, дома и все прочее.
Я перестала слушать и наблюдала за Габриэлем: он побледнел буквально на глазах. Я физически ощутила, как ему становится плохо. Неожиданно он вскочил и выбежал из кабинета, я – за ним. Он влетел в туалет. Вместе с рвотой наружу вырвался не только сегодняшний завтрак, но и невыносимое страдание, чувство вины, любовь к Марте. Выйдя из кабинки, Габриэль выглядел совершенно потерянным, с измученными глазами. Он умылся и остался стоять, держась за умывальник. Я молчала, дожидаясь, когда он заговорит. Главное – не торопить его.
– Ничего хуже быть не могло, – выдавил он через несколько минут еще более хриплым, чем обычно, голосом.
– Ты предпочел бы, чтобы она лишила тебя наследства? Чтобы она забыла о тебе?
– Думаю, да…
– Ты заслужил, ты вложил в дело столько труда за все годы…
– Этот труд – ничто по сравнению с тем, что я ей сделал.
– Что мы ей сделали. Послушай, прекрати, пожалуйста…
Он замотал головой:
– Подожди она еще несколько дней, перед тем как расплеваться с жизнью, она переписала бы свое чертово завещание.
– Ты не можешь знать, – сказала я. – Она любила тебя, в этом я уверена.
– Не хочу я всего этого. По мне, принять наследство – все равно как если бы меня заставили плясать на ее могиле.
– Успокойся немного и подумай. А пока нам нужно вернуться.
Я взяла его за руку и открыла дверь кабинета. Габриэль пробормотал извинения. Я встретила обеспокоенный взгляд Жака, ошеломленного вопросом Габриэля: тот спрашивал о юридической процедуре отказа от наследства. Нотариус растерянно помолчал пару секунд, а потом снова натянул маску бесстрастного законника. Он предложил Габриэлю подумать о необратимых последствиях такого поступка, объяснил, что у него есть время, чтобы решить, примет ли он наследство. Жак положил руку Габриэлю на плечо и сжал его. Габриэль неуверенно покивал головой и нехотя, пересиливая себя, пообещал подождать и подумать.
Когда мы вышли от нотариуса, Жак призвал его не делать поспешных шагов.
– Габриэль, мой мальчик, не отвергайте с порога то, что составляет вашу жизнь.
– Теперь моя жизнь – это Ирис! И вам прекрасно известно, что я всего этого не заслуживаю. Не говоря уж о том, что Марта была безумна, она все равно вычеркнула бы меня из завещания, если бы успела подумать.
– Нет, я с вами совершенно не согласен, она любила вас как сына.
– Жак, не делайте вид, что вы ничего не знаете, вам-то уж точно все известно! Вы храните верность ее памяти, и я это уважаю… Кстати, мне жаль, что она вам ничего не оставила… Поймите, если я все приму, мне уже никогда не вырваться из-под ее власти, а я больше не могу, это сожрет меня… Ладно, разговор окончен. Мы возвращаемся, у нас полно дел.
Он обнял меня за плечи и поднял руку, останавливая такси.
Я провела оставшиеся до похорон Марты дни, выполняя заказы. Все было сделано в срок, и клиентки остались довольны. Габриэль тоже истязал себя работой. Его профессиональная ответственность выходила за границы разумного. Я все сильнее беспокоилась за него. Что с ним будет, если он откажется от наследства и не сможет больше заниматься любимым делом? Он сам себя не знает.
Вечером накануне похорон я осталась одна в ателье, наверняка в последний раз. Я поблагодарила девушек за отличную работу и попрощалась с ними. Когда хлопнула входная дверь, я подумала, что это Габриэль. Но в комнату вошел Жак.
– Не ожидала! – воскликнула я.
– Ирис, как вы?
– Скорее бы все это кончилось, в особенности для Габриэля.
– Я только что с ним расстался, он у нее, я должен был кое-что ему передать. Давайте присядем.
Он подвел меня к стулу и сам сел напротив. Он рассказал, что два дня назад нашел в своей почте письмо от Марты, которое та отправила в день смерти. В нем его ждал приятный сюрприз – выписанное на его имя свидетельство о собственности на квартиру, где он жил. Заодно она поставила бедного Жака перед фактом, наделив его ролью связного между миром мертвых и миром живых: если Габриэль решит отказаться от наследства, Жаку надлежало стать посланником, который передаст последнюю волю Марты. Интеллект и стремление все держать под контролем не покинули Марту до конца. Сам собой напрашивался вывод, что она действительно приняла все решения в абсолютно здравом уме и трезвой памяти, несмотря на свою болезнь. Она предугадала реакцию Габриэля, помня об их последней ссоре, да и знала она его как никто.
– Поднимитесь сейчас к нему, – сказал Жак.
– Уже иду.
Я обошла ателье, погасила всюду свет и присоединилась к Жаку на лестничной площадке.
– Завтра увидимся? – спросила я.
– Конечно. Я хочу попрощаться с ней.
– Спасибо вам за все, спасибо, что опекали его.
– Ну что вы!
Он неловко махнул рукой и начал спускаться по лестнице, а я пошла наверх.
Я впервые была у Марты после того, как увидела ее мертвой. Ее присутствие здесь чувствовалось, как если бы она была жива. Она оставалась хозяйкой в своем доме. Стук каблуков по паркету оповестил Габриэля о моем приходе. Каблуки – тоже она. Я остановилась в распахнутых двустворчатых дверях. Он сидел на том самом диване, где мы нашли Марту. Откинув голову на спинку, всматривался в стакан и мундштук, которые никто не убрал. Сам Габриэль держал другой стакан, с ромом, разбавленным каплей апельсинового сока, как я догадалась. Узел галстука расслаблен, верхние пуговицы рубашки расстегнуты. В другой руке он держал лист бумаги – Мартино письмо. Он долго сидел неподвижно, а потом повернулся ко мне и слабо усмехнулся: