У входа в Шахрай
Шрифт:
Когда Мирас ткнул его локтем в бок, Аян с трудом оторвался от мыслей. Братья закончили молитву, вернулись в дом и разошлись по спальням готовиться к предстоящему празднику.
Глава 2
Солнце поднялось высоко и золотило застывший пейзаж, утопающий в зное. Аян решил идти к горам – он надеялся найти там вход в город. Или, на худой конец, тень и воду. Он страдал от жажды, голова раскалывалась. Каждый вдох обжигал легкие, открытые участки кожи покрылись волдырями и ему все время приходилось щуриться из-за яркого света, к которому глаза еще не привыкли.
Идти
В голове у Аяна не укладывалось, как он мог оказаться на Поверхности. Было странное ощущение, что картине в его памяти не хватает важного элемента. Он брел по выжженной степи, пока мозг прокручивал разрозненные фрагменты вчерашнего вечера.
«А что, если это было не вчера?» Возникшая из ниоткуда мысль заставила Аяна остановиться. «Может, меня держали где-то несколько дней? Может, пытали? А потом решили избавиться от свидетеля.» Он поплелся дальше. Очередная колючка потянулась за штаниной, пожелав прокатиться за его счет, но у Аяна не было сил ее отдирать. Колючка оторвалась от куста и повисла на брюках. «Но что им было нужно? И почему я ничего не помню? Ох! Сволочи, пробили мне голову!»
Далеко впереди опустилась и снова взмыла птица. Аян уже видел ее часом раньше. Теперь он не удивился, хотя в первый раз его охватил ужас. Тогда птица долго планировала над ним, и Аян боялся, что она нападет и выколет ему глаза. Но, посчитав его несоблазнительной добычей, птица улетела. Теперь она, видимо, передумала и решила вернуться. А может, это была ее сестра – такой же мутант, переживший Великую Вакцинацию благодаря своему уродству. Аяну оставалась надеяться, что вкусы этой птицы такие же, как у ее товарки. Он пошел дальше, шаг за шагом уходя все дальше от того пустыря, на котором очнулся.
«Почему меня принесли сюда? И как они смогли это сделать? Все входы и выходы на Поверхность были затеряны еще при Первом Губернаторе? И кто эти самые они? Неужели Эрны?»
Аян смотрел под ноги, открыв глаза ровно на столько, чтобы видеть, как движется под ним земля. «Точно! Рому был вне себя от гнева. А когда он узнал об отставке отца, это должно было взбесить его еще больше. Но как он… Что это еще?!»
Он услышал незнакомый ритмичный звук и вскинул голову. К нему мчался всадник.
***
Шахрайские городские лифты, в отличии от социальных, работали на славу. Упругие тросы терлись друг о друга, сплетались стальными жилами и гудели, поднимая и опуская вечно спешащих куда-то горожан. Вверх-вниз, вверх-вниз. Аян смотрел сквозь стеклянную дверь лифта, как медленно сменяются этажи Шахрая, в то время как Мирас спорил с отцом.
– Сын, тебе пора определиться с профессией. Что ты думаешь о работе в Совете? Или заняться скотоводством, как родственники твоей матери. – Сейт так прямо держал голову, будто в воротник его пиджака были вставлены иглы, и он боялся уколоться.
– Отец, я бы хотел работать в Министерстве…
«Плохая идея, – подумал Аян. – Сейчас отец заведет любимую песню про предназначение».
И правда, Сейт тут же ответил:
– Мирас, Министерством Покоя целиком и полностью будет руководить Аян. Выше него ты не прыгнешь, а мой сын не должен быть на вторых ролях, даже если на первой – другой мой сын. В Совете ты построишь отличную карьеру. Завтра же замолвлю за тебя слово…
Аян перестал слушать. Он облокотился на стеклянную стену и задрал голову вверх. Мосты и улицы закрывали весь вид, однако Аян все же доставал взглядом до начала рабочего района. «Вряд ли Миру понравится часто там бывать», – заключил он.
Квартиры там были куда меньше и скромнее домов в нижней части города, а люди не представляли себя работниками Министерств. Они проживали свои короткие жизни на фермах или заводах. Первые включали в себя разведение птиц и овец, обеспечивая Шахрай мясом, молоком и шерстью. Для любителей шелка в городе разводили бабочек-шелкопрядов – дело трудоемкое, но высоко ценимое городскими модницами. В шахрайских теплицах росло множество растений, но самым важным продуктом оставался картофель, возведенный в ранг главной пищи любого стола. Где-то наверху даже стоял памятник этому корнеплоду.
Аян сморгнул. Перед ним проплывал этаж культурного центра Шахрая. Новый Театр заслуженного артиста Бисека Шанно ослеплял белоснежными стенами. Будучи подростком Аян посещал спектакли и с тех пор решил, что ему не нравится кривляние актеров на сцене. Особенно, когда нужно проявлять творческий взгляд и видеть в располневшей уважаемой матроне молодую героиню любовной трагедии.
Театр скрылся где-то наверху и показалась Гимназия Губернатора Зинура Второго, одна из немногих заполненных школ в городе. В ней, как и везде, преподавали религию, основы семейных традиций и базовые знания, такие как арифметика и чтение. В заведение попадали дети из привилегированных семей и нередко ученики с высшими баллами из других школ – Министерство Науки тщательно отбирало будущие таланты.
– Аян, стань ближе, – попросил Сейт, когда лифт остановился напротив улицы дорогих частных домов.
Стеклянная дверь двинулась в сторону и в лифт вошел шарообразный мужчина с лоснящимися жиром щеками и плешивой бородой. Круглая, размером с куриное яйцо, пуговица на отливающем зеленью бархатном жилете вот-вот готова была издать предсмертный стон и выстрелить Аяну в лоб. Он посторонился и сжался в угол рядом с Мирасом.
– Монке! Дорогой, здравствуй! К Губернатору? – Толстяк пожал руки Сейту и юношам, заняв в лифте столько же места, как и все семейство.
– Аман, рад приветствовать, – вежливо ответил Сейт. – Да, ты ведь тоже приглашен?
– Коне-е-ечно, ну а как же! Вот только заскочу в Совет, – ответил толстяк перед тем, как лифт тронулся вновь. – Ох, Шанша, ненавижу лифты! – Он промокнул гигантским, как скатерть, платком вспотевший лоб.
Перед лифтом прошествовал ряд заведений, баров и ресторанов. В некоторых из них проводили «вечера знакомств». На них, под чутким наблюдением кумушек молодые, не обремененные брачными контрактами люди знакомились с не менее молодыми приятными людьми. Такие вечера были поставлены на поток и приносили немало денег организаторам. Аян знал, что иногда представители девушки (а нередко и парня) могли внести щедрые пожертвования в «вечера», только бы их дитя попало именно на тот, где будет отдыхать холостой отпрыск хорошей семьи.