У входа в Шахрай
Шрифт:
– Моя бы воля, я бы эти проклятые будки! Ну да ладно, нам некогда разъезжать: работы как всегда, сам знаешь. В Министерстве Экономики снова какой-то переполох, вечно у них что-то не сходится! А нам в Совете приходится разгребать их отчетность! Даже сегодня. К чему такая срочность? – Он недовольно надул губы и покосился на Сейта. – А ты рано, Монке. Боишься опоздать?
– У нас с Губернатором есть некие… дела, которые хотелось бы решить до начала праздника, – ответил Сейт.
«Будут обсуждать наш контракт»– догадался Аян. Аман, однако, пришел к своему выводу.
– Дела? Хм, хм… Монке…
Не имея возможности развернуться, толстяк
– Монке, а сыновья у тебя ведь никем не окольцованы? Моя внучка, помнишь, ты видел ее на юбилее…
– Адель?
– Да, Адель! Ей ведь скоро тринадцать, можно бы обсудить женитьбу одного из твоих красавцев на моей единственной внучке. Наша семья, как ты знаешь, известна плодородием!
– Да, это так, – коротко ответил Сейт.
Аян посмотрел на брата – Мирас округлил глаза. «Ну что, посмотрю, как ты будешь радоваться свадьбе с толстушкой Адель!» – ехидно подумал Аян и подмигнул брату.
– О, ваша остановка! – объявил Аман, когда лифт в очередной раз остановился.
Семейство попрощалось с толстяком и кое-как протиснулось наружу. Стеклянные двери выплюнули их прямо на площади Благодетели Сулу, перед домом Губернатора. С верхних этажей можно было увидеть, что он имел форму овала, однако Аяну, стоявшему перед зданием, всегда казалось, что оно круглое. Сложенный из белого мрамора дом, которому больше подходило слово «дворец», светился изнутри. Он привлекал к себе внимание не только проходящих мимо горожан – жилище потомков Шанша был местом поклонения, к которому привозили школьников и делегации рабочих с целью поднятия патриотических настроений. Над белоснежными колоннами блестела золотом лепнина высотой в два человеческих роста: венок раскидистых картофельных листьев обрамлял суровое, но притягательное лицо мужчины, которым мог быть только Шанша. Под лепниной расположился девиз семьи: «ВЕРА В ШАХРАЙ – ДЕЛО ЧЕСТИ, СЛАВЫ, ДОБЛЕСТИ И ГЕРОЙСТВА.»
По табличкам и выстроенным вокруг него бюстов прежних Губернаторов с кратким описанием их заслуг можно было изучить историю Шахрая. Был здесь и Губернатор Самат Пятый, которого в народе прозвали Умным, и Губернатор Рашид Первый (он же единственный), чей период правления отличился самым низким уровнем рождаемости за всю историю города-государства. Последним в ряду блестел под городскими фонарями бюст Старого Губернатора, отца нынешнего правителя.
Проходя мимо бюста, Аян посмотрел на суровое, высеченное из гранита лицо. Высокий лоб и выступающий подбородок говорили о целеустремленности и тяжелом характере их обладателя. Широкие изогнутые брови подчеркивали строгий взгляд раскосых глаз, запрятанных глубоко под нависшими веками. Бюст был совсем новым – его поставили два года назад, когда после нескольких лет борьбы со старостью Старый Губернатор издал последний вздох.
Монке подошли к дому. По лестнице уже поднималось несколько гостей, таких же пунктуальных, как Сейт Монке. Аян надеялся, что весть о смене Рому Эрна в качестве жениха еще не достигла общественных масс и судя по отсутствию любопытных взглядов так оно и было. Пока. Сразу на входе их приветствовали люди из охраны – в основном, служащие Министерства Покоя. В народе их называли покойцами. Подобные мероприятия обязывали их присутствие. Они были одеты в парадную ярко-голубую форму с золотыми аксельбантами и синим кармашком на левой груди. Такого же цвета нашивка на плече изображала герб Шахрая – трапециевидный щит со светящейся аркой внутри.
Один из охранников, молодой парень – по виду ровесник Аяна, открыл рот от восторга, увидев Сейта.
– Господин Министр, позвольте приветствовать! – Он вытянулся по струнке, отсалютовав семейству.
– Поправь кепку, сынок, – коротко ответил Сейт, однако по морщинкам в уголках его глаз, Аян понял, что отец доволен своим подчиненным.
Парень покраснел и тут же кинулся к зеркалу.
– Он от счастья тут же отправится к Шанша, если ты решишь пойти на службу, а? – шепнул брату Аян, когда они двинулись в глубь дома.
Мирас ухмыльнулся.
– Представь меня в форме. Отец на следующий же день сам прикажет меня уволить.
Они рассмеялись, но сразу умолкли, когда к ним повернулся отец. Сейт объявил, что отправится на поиски Губернатора «для решения важных вопросов» (Аян поджал губы на этой фразе), а сыновьям позволил осмотреть дом без него. Стараясь не показывать виду, братья облегченно вздохнули.
– Когда это Молодой Губернатор успел стать самым богатым из рода Шанша?– спустя полчаса спросил у Аяна Мирас, разглядывая гостевой зал Губернаторского дома.
– Похоже, он провел с пользой время, что отлынивал от работы в Совете. С тех пор, как я был здесь в последний раз – кажется, еще когда Старый Губернатор был жив, над домом хорошо потрудились. Эй, ты глянь! Это изумруд в полу?!
Просторное помещение вмещало в себя не меньше двух сотен гостей. Каждый угол, на который падал взгляд, искрился золотом и драгоценными камнями. Гости заполняли пространство, раскрашивая его в густые цвета шелковых тканей. На сцене напротив входа уже развлекал гостей музыкальный коллектив. Певица в узком платье с длинным шлейфом и высоким остроконечным воротом изгибалась под звуки электродомбры, словно впадая в транс. Низкий тембр ее голоса звучал в ушах даже в те моменты, как она замолкала и заставлял что-то в животе сжиматься, когда она затягивала следующую песню, слов которой Аян не мог разобрать. Наполовину горловые звуки с мурчащей подпевкой складывался, по его мнению, в тарабарщину. Однако Мирас зажмурил глаза, по всей видимости получая величайшее наслаждение от музыки.
Витые мраморные колонны хороводом окружали гостей и уходили в «небо» – изображенную на потолке неоново-фиолетовую синь с пушистыми облаками ваты. Свет, отраженный от него, делал лица болезненно серыми. Синева опускалась на стены и размывала границы, «небо» казалось бесконечным. Его нарисовали специально для этого вечера, и некоторые гости нервно поглядывали на потолок, вжимая головы в плечи. Аяну тоже хотелось куда-нибудь спрятаться от этой тяжелой синей массы и, когда Мирас дослушал очередную песню-медитацию, повел брата вглубь зала. Там в тени колонн открывался лучший вид на гостей и под изобилием угощений ломились высокие круглые столы.
–Мир, по тому, как ты оделся, можно подумать, что у нас траур, – заметил Аян, пока брат выбирал между тарталетками с томлеными грибами и аппетитными закусками из вяленой баранины.
Сам он оделся в ярко-синий пиджак, рубашку с нитями серебристых вкраплений и длинные бордовые брюки. Единственным украшением, помимо сдерживающей волосы золотой заколки, были крошечные металлические запонки.
– Скажи спасибо, что обул что-то яркое вместо белых тапочек. А чего мне наряжаться? – отмахнулся Мирас. Он остановил выбор на тарталетках и засучил рукава серого, в самом деле траурного вида, пиджака.