У зоны свои законы
Шрифт:
В кабинете было душно и жарко. Тютин сидел в рубашке, а галстук и пиджак висели на стуле. Схватив со спинки стула галстук, темно-синий в полоску, он накинул его на шею Наизова и затянул петлю.
– Задушу, сволочь, если не возьмешь пистолет и не подпишешь. Самое тебе место в могиле. Землю засоряешь только, мразь!
Наизов пытался сопротивляться, но Тютин был моложе и сильнее, и галстук все туже и туже стягивал ему шею.
– На своем галстуке удавлю тебя, а всем скажу, что ты сам это сделал.
Когда Наизов уже едва не потерял
– Пальчики твои остались. А признание можешь не подписывать. Черт с тобой! Все равно теперь не отвертишься. – Тютин хотел только попугать Наизова, но так вошел в азарт, возненавидев уголовника, что руки сами собой затягивали галстук.
Он вдруг захотел смерти этому человеку, которого по-другому не мог заставить выполнить то, что надо ему, капитану Тютину.
«Да люди мне за этого уголовника благодарны будут», – тут же попытался он утешить себя. Ну да, уговорами и посулами его не заставишь. И кому будет от того лучше, если бандит выйдет на свободу?!
Зазвонивший телефон словно отрезвил Тютина. Трубку он снимать не стал, но руки разжал, хотя ни жалости, ни тем более сострадания к этому уголовнику капитан не испытывал. Смотрел на него холодно и равнодушно, как на что-то уже отжившее, ушедшее в прошлое. Уверен был, на суде ему дадут вышку, а значит, все, отжил свое бандит. Не доставишь больше хлопот милиции, а людям не причинишь зла.
– Ладно, хлюпик. Давай поднимайся, чего разлегся? – сказал Наизову, скомкав галстук и спрятав его в карман пиджака.
Наизов, пошатываясь, встал. Отдышавшись, он растер шею. Руки были все в наколках.
Тютин усмехнулся, глянув на синеву, показал пистолет в пакете и съязвил:
– Красивые у тебя пальчики. Сегодня же на экспертизу отправлю. Больше ты никого не убьешь. На всю катушку получишь!
Наизов в ответ что-то угрожающе прошипел, но Тютина это уже не интересовало.
Когда Наизова увозили в суд, Тютин стоял во дворе вместе с ребятами из оперотдела. Сослуживцы поздравляли, понимали, чего стоило капитану упрятать за решетку такого бандита. Не каждому так везет. Но нашлись и завистники, льстили в глаза, а за спиной косились недружелюбно.
Конвоиры вывели Наизова. Он шел понурый, с серым, пепельного цвета лицом. Даже сейчас в нем угадывалось звериное желание убивать. Убивать беспощадно, не жалеючи.
Все опера, кто знал Наизова, заявляли, что ему самое место в тюрьме. И от таких слов на душе у Тютина стало легче.
«Стало быть, правильно я поступил», – думал он, глядя на Наизова.
Подходя к тюремному фургону, Наизов обернулся и, отыскав в толпе милиционеров Тютина, презрительно кивнул головой, чуть оскалившись, как зверь, готовый к броску. Глаза наполнились хищным блеском.
– Запомни нашу встречу, капитан. Ну, если жив останусь… – Договорить он не успел, два здоровенных сержанта втолкнули его в машину и закрыли дверь.
– Еще грозится, падаль! – заметил рядом молоденький стажер.
Потом Тютин узнал, Наизова приговорили к высшей мере наказания. Это и было второй причиной, по которой Тютин вычеркнул его из своей памяти. Да и чего вспоминать, если его уже больше нет. Бог ему судья теперь. Пусть за грехи отвечает.
А неделю спустя на Тютина было совершено нападение возле подъезда дома, где он жил с женой и дочерью Ларисой.
Когда капитан ставил машину, – тогда он ездил на старенькой «трешке», – увидел у подъезда незнакомого парня лет двадцати пяти. И почему-то сразу заподозрил неладное. Уж слишком нервничал парень. Тютин сунул руку в карман, в котором лежал «макаров».
Видно, в планы этого парня не входило подпускать Тютина слишком близко. Наверное, опасался на случай промаха, чтобы капитан не запомнил лица. Со словами:
– Умри, мент! – он выстрелил, но выстрел оказался неточным.
Пуля только задела плечо слева, второй раз он уже выстрелить не успел. Тютин выхватил из кармана свой «макаров» и раз за разом всадил пару пуль в бесшабашную голову парня. Потом его опознали как младшего брата Наизова.
Странно – прошло столько лет, а стоило в памяти потревожить прошлое, и все встало, поднялось, будто было только вчера. И все это время совесть ни разу не мучила бывшего мента. Потому что, имея дело с разного рода преступниками, он внушал себе, что они бандиты и им нельзя существовать в нормальном обществе. Да и сколько еще было расстрельных дел!
Утром, наскоро позавтракав, Тютин проводил Наташу к соседу-генералу.
– Дед, не хочу я. Давай я запру дверь и весь день просижу дома? – попросила Наташа. Но уговорить деда ей не удалось.
– Нельзя тебе быть без присмотра! Ты разве не понимаешь? Мало ли чего может быть. Побудешь пока у них, а там я приеду. И смотри, купаться не ходи, – предостерег внучку Тютин.
– Ну, дед. Все девчонки ходят, а мне нельзя.
– Ты уж дурочкой-то не будь. Не то что купаться, с участка носа не кажи, – рассердился Тютин на несговорчивую внучку.
Стелбин, увидев красную «восьмерку» Тютина, подошел к машине полковника. Выглядел он уставшим. Наверное, по этой причине был не очень приветлив, но из вежливости все же спросил, протягивая руку:
– Ты ко мне?
Хотя можно было и не спрашивать.
– Ну, а к кому же я еще могу приехать. Мне нужна помощь.
Услышав такое, Стелбин взял Тютина под руку и повел к воротам.
– Пошли в кабинет. Там и поговорим, – произнес он несколько мрачно.
Шел понурый, и Тютин спросил:
– Чего такой хмурый? Не выспался? – знал, недавно майор выдал дочку замуж. Молодые жили с ними, да еще с маленьким ребенком. Понятное дело, каково Стелбину. Но майор только рукой махнул, потом сказал как будто бы с досадой: