Уарда
Шрифт:
Согнувшись под непомерно тяжелой ношей, задыхаясь от жары и усталости, брели эти несчастные по песчаному дну долины. У каждого на щиколотку ноги была надета кованая медная цепь; рваные тряпки, кое-как повязанные вокруг бедер, служили им единственной защитой от солнца и ночной стужи. Изнемогая под тяжестью своих мешков, в полном молчании, тупо уставившись себе под ноги, шагали они все вперед и вперед.
А когда кто-нибудь из них в изнеможении чуть не падал на дорогу, его подбадривала плеть одного из всадников, ехавших по обе стороны колонны.
Никто не произносил ни слова – ни арестанты, ни конвоиры, и даже те, на кого обрушивались удары плети, принимали их молча; горло у всех до того пересохло, что, казалось, оттуда не выжать ни звука. Что же касается
Словно процессия призрачных духов, двигалось это печальное шествие, и лишь тихий стон, вырывавшийся порой из груди какого-нибудь страдальца, говорил о том, что это все же люди. Ноги их бесшумно погружались в песок, горы не отбрасывали ни клочка спасительной тени, а жгучие солнечные лучи причиняли жестокие мучения; мертвым и враждебным было все вокруг, насколько хватало глаз. Ни червяка, ни травинки не было видно на бурых склонах, ни одна птица не соблазняла обремененных тяжелой ношей людей взглянуть вверх.
В полдень минувшего дня вышли они со своим грузом из бухты, где находится порт. Два часа они брели берегом Тростникового моря, зеленовато-синяя вода которого приветливо сверкала [ 196 ], затем миновали скалистый выступ и узкую полоску равнины. У входа в горное ущелье, ведущее к руднику, они остановились на ночевку. Надсмотрщики и воины развели костер, собрались вокруг него и вскоре уже легли спать под защитой скалистого уступа. Каторжники растянулись прямо на голой земле посреди ущелья, им нечем было прикрыться, и, когда дневная жара сменилась пронизывающей ночной стужей, их била дрожь. Окоченев, они мечтали об изнурительном зное дня, казавшемся им сейчас чуть ли не избавлением, а ведь всего несколько часов назад они страстно мечтали об отдыхе и ночной прохладе.
196
Красное море – по-древнееврейски и коптски «Тростниковое море» – имеет изумительный зеленовато-синий цвет. Согласно данным античных авторов, его называли красным либо благодаря его красноватым берегам, либо благодаря живущим на его берегах эритрейцам, – по-гречески «красным». В одной из надписей эпохи Древнего царства оно названо «водами красной земли». (Прим. автора.)
Утром, перед тем как тронуться в путь, их вволю накормили чечевичной похлебкой с черствыми лепешками, но воды дали всего по нескольку глотков. После этого колонна снова двинулась через горное ущелье, все сильнее накалявшееся от солнца, через окаймленные скалами бесконечные котловины. У каждой из этих котловин казалось, что здесь тропинка обрывается, но неизменно в сплошной скалистой стене открывался проход, а за ним – продолжение тропы, бесконечной, как и страдания несчастных.
Огромные каменные стены этих котловин имели такой вид, будто они сооружены из грубо отесанных плит. Но лишь один из каторжников внимательно разглядывал эти причудливые нагромождения, порожденные неисчерпаемой в своих проявлениях природой.
Плечи у этого рослого человека были гораздо сильнее, чем у его товарищей, а поэтому ноша не казалась ему такой тяжелой. «Здесь, в дикой пустыне, которая властно закрыла людям доступ в свои владения, – думал он, – Хнумы, потрудившиеся над сотворением земли, не дали себе труда заполнить щели и округлить скалы. Как же могло случиться, что эту суровую землю, где даже сердца человеческие цепенеют в ожесточении, посвятили доброй богине Хатор? [ 197 ] Может быть, дело в том, что эта земля больше всего нуждается в любви и милости доброй богини? »
197
«…эту суровую землю… посвятили… богине Хатор…» – Сохранившиеся на древних рудниках Синайского полуострова памятники свидетельствуют о том, что там господствовал культ богини Хатор. (Прим. автора.)
– Не выходи из ряда, Хуни! – раздался громкий окрик одного из надсмотрщиков.
Тот, к кому относились эти слова, прижался к своему соседу – задыхавшемуся и мокрому от пота врачу Небсехту.
Это был Пентаур, занесенный на руднике в списки под именем Хуни; так его здесь и звали.
Каторжники шли вперед. Все круче и круче становилась скалистая тропа. Ее загромождали целые горы красных и черных обломков, таких мелких, словно они были раздроблены рукой человека.
На пути встала новая впадина, но на этот раз из нее уже не было выхода.
– Облегчить ношу ослов! – скомандовал начальник колонны.
После того как с ослов была снята часть поклажи, он приказал воинам еще больше нагрузить людей.
Выбиваясь из сил, каторжники карабкались вверх по крутому склону.
Тощий старик, шедший впереди Пентаура, упал вместе со своей ношей. Надсмотрщик, которому здесь никак нельзя было обогнать носильщиков, начал швырять в старика камнями, чтобы заставить его идти дальше.
Старик жалобно закричал, и Пентаур невольно вспомнил старого парасхита, павшего жертвой разъяренной толпы, вспомнил драку и Бент-Анат. Он чувствовал себя здоровым и сильным, и душа его преисполнилась сострадания к несчастному. Быстрым и решительным движением снял он мешки с плеч старика, взвалил их на себя, помог ему встать, после чего люди и животные благополучно перевалили через гору.
Кровь громко стучала в висках Пентаура, он задыхался. А когда с вершины он оглянулся назад, в котловину, то против воли вздрогнул при виде окружавших ее зубчатых скал, острых утесов, белых, серых, желтых, как сера, кроваво-красных и траурно-черных.
Он вспомнил о священном озере богини Мут [ 198 ] в Фивах, вокруг которого возвышались на своих пьедесталах сотни статуй этой львиноголовой богини из черного базальта, и скалы, окружавшие пропасть, показались ему похожими на эти статуи; они вдруг ожили, стали шевелиться, разевать страшные пасти. Сквозь дикий, неумолчный шум в ушах он словно слышал их грозное рычание, а двойная ноша, непомерно тяжелая даже для него, казалась ему страшными объятиями этих кошмарных чудовищ.
198
Богиня Мут – повелительница неба, особо чтимая в Фивах, где она вместе с Амоном и Хонсу составляла фиванскую троицу. Имя ее означает по египетски «мать», и ее считали матерью солнца. Обычно же она считалась богиней битвы, как и Сохмет, и поэтому изображалась с львиной головой.
И все-таки склон ему удалось одолеть.
Все каторжники сбросили поклажу с плеч и отдыхали. Пентаур машинально последовал их примеру. Дыхание его стало успокаиваться, кошмарные видения исчезли, глаза вновь обрели способность видеть, уши – слышать, а голова – ясно соображать. Старик и Небсехт отдыхали, лежа на земле у его ног.
Старик осторожно растирал жилы, вздувшиеся на его шее, и призывал милость всех богов на своего великодушного спасителя, но начальник колонны, проходя мимо отдыхавших, грубо оборвал старика:
– У тебя силы на троих, Хуни, впредь мы станем навьючивать на тебя ношу потяжелее.
– Хорошо же твои любвеобильные боги внимают благочестивым мольбам и награждают добрые дела! – со злостью проворчал Небсехт.
– Я получил свою награду, – кротко отозвался Пентаур, ласково глядя на несчастного старика. – А вот ты, вечный насмешник, что-то очень уж бледен; как ты себя чувствуешь?
– Так, словно я один из вон тех ослов, – ответил врач. – Мои колени дрожат, как у них, в моей голове ровно столько же мыслей, и желания у нас общие: мне тоже хотелось бы лежать в стойле.