Уарда
Шрифт:
– Сдается мне, что ты у этой нечистой и пропадал все время, – с упреком сказала Бент-Анат. – А я-то надеялась, что все, случившееся со мной, послужит тебе предостережением!
– А почему я должен быть лучше тебя! – задорно воскликнул юноша. – К тому же парасхит ведь умер, а отец Уарды – честный воин, он никого не может осквернить. Ну, а от старухи я держался подальше. Завтра я опять отправлюсь туда. Я обещал ей.
– Кому? – спросила Бент-Анат.
– Кому же, как не Уарде! Она очень любит цветы, и после той розы, что ты ей подарила, у нее больше не было ни одной. Я уже приказал садовнику нарезать к завтрашнему утру целую
– Нет, ты этого не сделаешь! – возмутилась Бент-Анат. – Ты и сам еще почти ребенок; и потом, хотя бы ради самой девушки, ты должен отказаться от этой затеи.
– Мы ведь только разговариваем с ней, – возразил Рамери и вдруг густо покраснел. – И меня… меня никто там не узнает. Однако если ты против, то я, пожалуй, действительно оставлю эту затею с корзиной роз и отправлюсь туда просто так. Нет, нет, сестра, уж этого ты не можешь мне запретить! Она так прелестна, так нежна, а голос у нее такой красивый и мелодичный! А ножки у нее… ну, как бы вам сказать… они так же малы и изящны, как ручки Неферт! Больше всего мы говорили с ней о Пентауре. Она знает его отца, садовника, и вообще многое знает о нем. Представь себе, она говорит, что он вовсе не сын своих родителей, а добрый дух, сошедший на землю, или, может быть, даже какой-нибудь бог. Сначала она была очень застенчива, но стоило мне только заговорить о Пентауре, как она оживилась и куда только девалась ее робость! Она чуть ли не боготворит его, а это, признаться, даже рассердило меня!
– Тебе бы хотелось, чтобы она и тебя боготворила? – с улыбкой заметила Неферт.
– Вовсе нет! – горячо возразил Рамери. – Но ведь я тоже участвовал в ее спасении! В общем, мне так хорошо, когда я сижу подле нее, а завтра – это я уже решил – я сам, своими руками, вплету ей в волосы цветок. Волосы у нее, правда, рыжие, но такие же пушистые, как и у тебя, Бент-Анат, и, должно быть, очень приятно коснуться их, погладить…
Женщины обменялись многозначительными взглядами, и царевна решительно сказала:
– Ты не пойдешь завтра в Город Мертвых, мой приемный сынок!
– Это мы еще посмотрим, моя опекунша! – отвечал он шутливо. Но вслед за тем лицо его стало серьезным, и он продолжал: – Я говорил еще с моим школьным товарищем Анана. В Доме Сети по-прежнему царит несправедливость! Пентаур сидит в темнице, вчера вечером его судили. Дядюшка тоже был при этом и яростно нападал на него, но, говорят, будто Амени взял поэта под свою защиту. Что они решили в конце концов, ученикам так и не удалось узнать, но хорошего ждать не приходится, потому что сын казначея слышал, как Амени говорил старому Гагабу после суда: «Наказания он заслуживает, но погибнуть ему я не дам!» Ясно, что это могло относиться только к Пентауру. Завтра я опять побываю там и постараюсь узнать побольше; думаю, ему предстоит что-то ужасное. Во всяком случае, его осудят на несколько лет тюрьмы!
Лицо Бент-Анат покрылось мертвенной бледностью.
– И всему виной я! – воскликнула она. – О вы, всемогущие боги! Помогите ему, помогите мне, будьте к нам милостивы!
И, закрыв лицо руками, она ушла с балкона. Удивленный Рамери спросил у Неферт:
– Что такое с моей сестрой? Она какая-то странная, да и ты не такая, как всегда!
– Нам обеим нужно хорошо разобраться в своих чувствах.
– Что это значит?
– Этого нельзя объяснить. Но у меня такое впечатление, что ты сам очень скоро испытаешь это на себе. Не ходи больше к парасхитам, Рамери!
ГЛАВА ВТОРАЯ
На другой день, ранним утром, карлик Нему, в сопровождении какого-то человека в простой длинной одежде, похожего на домоправителя знатного семейства, прошел мимо новой хижины Уарды к пещере старухи Хект.
– Вот здесь внизу, великий повелитель, я попрошу тебя подождать, пока я доложу матери о твоем приходе, – сказал карлик.
– Это звучит совсем по-благородному, – заметил его спутник, – но будь по-твоему. Только помни: старуха не должна называть меня по имени, не должна произносить мой титул. Пусть зовет меня домоправителем, а то ведь того и гляди… Впрочем, я думаю, что в этой одежде меня никто не узнает.
Нему поспешил к пещере и у входа увидел свою мать, которая крикнула ему еще издали:
– Не заставляй господина ждать! Я сразу же его узнала. Нему приложил палец к губам.
– Ты должна называть его домоправителем, – испуганно шепнул он.
– Ладно, – пробормотала старуха. – Так вот и страус прячет голову под крыло, думая, что никто его не видит.
– А сынок Рамсеса долго еще торчал вчера у Уарды?
– Эх, ты, дурень! – со смехом сказала колдунья. – Эти детишки только играют друг с другом. Рамери – всего лишь молодой барашек, еще безрогий, который, правда, уже чувствует то место, где у него со временем вырастут рога, и даже пытается пустить их в ход. А вот Пентаур – тот может оказаться для тебя много опаснее. Однако поторопись, ведь таких домоправителей не заставляют ждать долго.
И старуха подтолкнула карлика локтем. Тот поспешил к Ани, а она тем временем поспешно перетащила в пещеру маленького Шерау, привязанного к доске, и набросила на него все тот же коричневый мешок.
А через несколько минут везир уже стоял перед колдуньей. Она отвесила ему низкий и кокетливый поклон, который подобал скорее певице Беки, чем колдунье Хект, и предложила ему сесть на свой единственный стул.
Когда же он величественным движением руки дал ей понять, что не хочет садиться, она сказала:
– Нет, нет! Сядь! Тогда тебя не будет видно со стороны долины вот за этой скалой. Почему ты выбрал такой час для посещения?
– Потому что дело, о котором я хочу говорить с тобой, не терпит отлагательства, – отвечал Ани. – Кроме того, вечером меня может окликнуть какой-нибудь стражник. Я хитро переоделся: под этим одеянием – мое обычное платье. Отсюда я пройду к гробнице моих предков, скину там этот грубый покров, который делает меня неузнаваемым, и подожду свою колесницу – я приказал возничему приехать за мной туда. А людям своим скажу, что дал обет посетить гробницу пешком и без всякой свиты.
– Умно придумано, – буркнула себе под нос старуха. Ани же, указывая на карлика, почтительно осведомился:
– Это твой ученик?
Надо сказать, что после их недавнего разговора колдунья уже не была для него просто старой ведьмой. Она поняла это и отвесила везиру церемонный поклон, который поверг разгуливавшего тут же ручного ворона в такое изумление, что он широко раскрыл свой черный клюв и зычно каркнул. Она бросила ему кусок сыра, и ворон запрыгал прочь, волоча перебитое крыло.
– Я должен поговорить с тобой о Пентауре, – начал Ани. Глаза старухи блеснули, и она живо спросила: