Уарда
Шрифт:
Не забыла она и о последней просьбе старой Хект. Бент-Анат поговорила с отцом, и, когда фараон узнал, что именно ей он обязан своим спасением, он приказал набальзамировать колдунью как знатную женщину.
Прежде чем Уарда успела покинуть лагерь фараона, ее разыскал Пентаур и попросил скрасить последние часы жизни ее умирающего спасителя – врача Небсехта. Для этого нужно, сказал он, всего лишь один раз посетить его. Девушка покраснела и обещала исполнить просьбу. Поэт, который провел всю ночь у постели врача, пошел вперед, чтобы подготовить больного к встрече.
Ожоги и
Поэт положил руку на пылающий лоб друга и ласково заговорил с ним. Выслушав Пентаура, Небсехт усмехнулся своей обычной иронической усмешкой человека, знающего все лучше других, и с заметным усилием произнес:
– Еще несколько вздохов, а потом все успокоится – и здесь и там. – И при этом он указал себе на сердце и голову.
– Этого никто из нас не минует, – сказал Пентаур. – Однако, быть может, мы успокоимся лишь для того, чтобы по ту сторону бытия жить и действовать еще активнее, не зная усталости. Если боги и вознаграждают людей за что-нибудь, то, разумеется, прежде всего за честное стремление к истине и полезный труд. А если это так, то уж, конечно, твоя душа сольется с мировой душой божества и проникнет сквозь пелену, которая скрывала от тебя тайну бытия.
– Я всегда так стремился к этому, – вздохнул Небсехт. – И вот, когда мне показалось, что мои глаза увидели, наконец, какую-то частицу истины, смерть протянула свою грубую руку, чтобы закрыть их. Какая мне польза от того, что я буду смотреть глазами божества и делить с ним его всеведение? Увлекает не созерцание истины, а поиски ее, и я готов заплатить за это своей жизнью здесь и там…
Тут силы покинули Небсехта, и он замолчал. Пентаур стал уговаривать друга успокоиться и думать о счастливых часах, которые были у него в жизни.
– Их было очень мало, – вздохнул врач. – Вот когда меня целовала мать и давала мне финики… И еще когда я мог без помехи, наедине с самим собой, наблюдать и работать, когда ты открыл моему взору свой пестро разукрашенный мир образов… Это было прекрасно!
– Но вспомни, скольким людям ты облегчил страдания, никому не причинив зла!
Небсехт мучительно застонал и промолвил:
– А старого парасхита я довел до безумия и смерти. После этих слов он долго молчал. Затем глаза его заблестели, и он несколько оживился:
– Только ведь сделал я это не для того, чтобы причинить ему страдания! И жертва его не напрасна! В Сирии, в Мегиддо, я имел возможность работать без помех. Теперь мне известен тот орган, при помощи которого мы думаем. Сердце! Что такое сердце? Сердце у барана и у человека выполняет одну и ту же работу. Оба они приводят в движение колесо жизни, оба бьются сильнее от страха и от радости, ибо чувство страха и радости одинаково у нас и у животных. Но мышление, эта божественная сила, не знающая пределов и дающая нам способность делать верные заключения, заключена в голове, вот здесь, подо лбом, в мозгу!
Силы его иссякли, и он умолк.
Поэт подумал, что Небсехт бредит, и подал ему освежающее питье. А два врача тем временем ходили вокруг его ложа и распевали заклинания. Когда же Небсехт приподнялся, ощутив прилив свежих сил, Пентаур сказал:
– Самой счастливой встречей в твоей жизни была, пожалуй, все же встреча с той очаровательной девушкой, лицо которой, как ты сам мне в свое время признался, помогло тебе открыть орган, способный воспринимать прекрасное. Как истинный герой, пожертвовав собою, ты вырвал ее из объятий смерти. Ты ведь знаешь, что Уарда нашла своих родных? Она счастлива, полна благодарности своему спасителю и хочет еще раз повидать его, прежде чем уехать в дальние края.
– Пусть она войдет, – прошептал Небсехт после некоторого колебания. – Но только я хочу смотреть на нее издали.
Пентаур вышел и вскоре вернулся вместе с Уардой. Зардевшись, со слезами на глазах, девушка остановилась у входа. Врач повернул голову и долго смотрел на нее. А когда он заговорил, в голосе его звучали и мольба и ласка:.
– Прими мою благодарность и… и будь счастлива. Девушка хотела подойти к Небсехту, но он с беспокойством во взгляде предостерегающе поднял забинтованную правую руку:
– Не подходи ближе, – попросил он. – Постой еще мгновение. У тебя слезы на глазах! Я ли их причина, или только мои страдания?
– Ты, ты, добрый и благородный человек, мой друг и спаситель! – горячо сказала Уарда. – Ты, милый, несчастный Небсехт!
Слушая эти слова, врач закрыл глаза. Когда же она умолкла, он еще раз открыл их, долго смотрел на нее с нежностью и восхищением и тихо произнес:
– Довольно! Теперь я хочу умереть!
Уарда вышла из палатки. Пентаур остался возле умирающего, с тоской прислушиваясь к его клокочущему дыханию. Вдруг Небсехт приподнялся:
– Прощай, друг мой! Путешествие начинается… Кто знает, куда?
– Только не в ничто, не в пустоту! – страстно воскликнул Пентаур.
Врач покачал головой:
– Конечно, чем-то ведь я был, а из чего-то не может получиться ничто. Природа бережлива и скупа, она использует даже ничтожно малое. И мной она воспользуется по мере надобности. Она все делает сообразно с мерой и числом; это относится и к моей жизни по ту и эту сторону смерти. Спасения нет. Из каждой вещи будет то, чему положено быть… Нас никто не спрашивает… О моя голова!.. Как только здесь, наверху, мозг сжимается – конец всем мыслям! Если бы я только мог исследовать… исследовать…
Его слова звучали все тише, дыхание прервалось, и через несколько минут глубоко потрясенный Пентаур закрыл ему глаза…
Выйдя из палатки, поэт встретил верховного жреца Амени, который сказал, что ожидал найти его у Небсехта. Пентаур вместе с ним вернулся к ложу умершего. Обычно спокойный и выдержанный, Амени на этот раз был чем-то сильно взволнован. Он скороговоркой прошептал несколько молитв о спасении Небсехта, а затем пригласил Пентаура к себе в палатку.
По дороге он со свойственной ему деликатностью подготовил поэта к ожидавшей его встрече. Эта встреча, как он сказал, могла скорее опечалить его, чем доставить ему радость; во всяком случае она должна была произвести на него глубокое впечатление.