Уарда
Шрифт:
– Но ведь хищение сердца отягчит мои грехи, когда собственное мое сердце положат на чашу весов [ 110 ], – со вздохом промолвил старик.
Небсехт на мгновение задумался, затем сказал:
– Я дам тебе еще грамоту, где засвидетельствую, что это я приказал тебе совершить хищение. Ты зашьешь ее в мешочек, который будешь носить на шее, и пусть его положат вместе с тобой в могилу. А когда Техути [ 111 ], защитник душ, станет оправдывать тебя перед Осирисом и судьями загробного мира [ 112 ], подай ему эту грамоту. Он прочитает ее вслух, и тебя оправдают.
110
«…когда собственное мое сердце положат на чашу весов…» – После того как покойник якобы произносил речь в свою защиту, обращаясь
111
Техути – т. е. бог Тот; во время суда Осириса он ведет протокол. Египтяне считали его милостивым богом, ибо он старался, чтобы покойника оправдали, и даже учил его разным магическим формулам.
112
Судьи загробного мира – виньетка к главе 125 «Книги Мертвых»; изображает сцену судилища в загробном царстве: под балдахином восседают Осирис и сорок два судьи, перед ними стоят весы, а рядом – обезьяна с головой собаки – священное животное бога Тота. На чашу весов кладут сердце умершего, на другую – изображение богини истины или правды Маат, которая вводит умершего в зал судилища. Бог Тот пишет протокол. Душа заверяет судей, что она не совершала сорока двух смертных грехов, и если ей поверят, то она получает имя «говорящей истину» и тем самым объявляется достойной блаженства. Ей вручают обратно ее сердце, и она начинает свою жизнь уже в облике божества. (Прим. автора.)
– Я-то не разбираюсь в письменах, – пробурчал старик, и в голосе его послышалось легкое недоверие.
– Клянусь тебе девяткой великих богов [ 113 ], что я напишу в этой грамоте только то, что обещал. Я покаюсь в ней, что я, жрец Небсехт, приказал тебе взять сердце, и твоя вина – это моя вина.
– Ну, тогда принеси мне такую грамоту, – пробормотал старик.
Врач вытер со лба пот и, протянув старику руку, с облегчением в голосе сказал:
– Завтра ты получишь грамоту, а внучку твою я буду лечить, пока она совсем не выздоровеет.
113
Девятка великих богов. – Боги у египтян обычно выступали группами: по 3 (триады), по 9, а также и по 8, 13 и даже 15. Первой была составлена жрецами «Великая Девятка» Гелиополя во главе с Атумом, состоящая из его детей, внуков и правнуков. Но поскольку существовали еще и другие боги, то появились «Малые Девятки», куда входили Гор – сын Исиды, Тот, Анубис и другие, причем число их зачастую не ограничивалось цифрой девять, хотя они и назывались девятками. Так, фиванская Девятка состояла из пятнадцати богов.
Воин, занятый разделкой барана, не слыхал ни слова из всего этого разговора. Теперь он уже стоял у костра и держал над огнем баранью ногу на деревянном вертеле. Едва шакалы учуяли запах поджариваемого бараньего жира, как вой их стал еще громче, а старик, глядя на жаркое, сразу забыл о страшном деле, за которое он взялся, – вот уже год, как в его доме и не пробовали мяса!
А врач Небсехт, отломив себе кусочек лепешки, молча смотрел, как едят парасхит и его сын. Они отрывали зубами мясо от костей. Молодой воин ел лакомую пищу с особой жадностью. Небсехт даже слышал, как он жует, словно лошадь в стойле, и не мог подавить в себе отвращение.
– Жертвы своих чувств! – бормотал он себе под нос. – Животные, наделенные рассудком! И все-таки они люди! Странно! Они обречены томиться в оковах своих чувств, но, несмотря на это, насколько сильнее в них стремление к сверхчувственному по сравнению с нами!
– Ты хочешь мяса? – спросил воин, заметив, что губы врача шевелятся, оторвал кусок мяса от жареной бараньей ноги и протянул его врачу.
Небсехт невольно отшатнулся, испуганный сверкающими зубами и плотоядным выражением его смуглого лица. При этом он вспомнил о нежном и белом личике девушки, лежавшей в хижине на циновке, и с губ его невольно сорвался вопрос:
– Эта девочка, Уарда, твоя дочь?
Воин ударил себя рукой в грудь и воскликнул:
– Так же, как наш фараон Рамсес – сын Сети!
Когда мужчины закончили ужин, съев все, даже плоские лепешки, которые старуха подала, чтобы они вытерли свои жирные пальцы, воин тяжко вздохнул, – медленно соображавший, он все еще думал о вопросе, заданном врачом.
– Ее мать была из чужих краев. Это она подложила белую голубку в гнездо ворона.
– Из какой же страны была твоя жена? – спросил Неб-сехт. – Неужели ты ни разу не спросил ее, откуда она, когда жил с ней?
– Как же, спрашивал! Но разве могла она мне ответить? Это долгая и необыкновенная история!
– Расскажи, – попросил его Небсехт. – До рассвета далеко, а я больше люблю слушать, чем говорить. Но сначала я хочу взглянуть на нашу больную.
После того как врач убедился, что Уарда спокойно спит и дыхание у нее ровное, он снова подсел к мужчинам, и рыжебородый воин начал свой рассказ.
– Давно все это было. Еще Сети был жив, но Рамсес уже правил тогда вместо него. Вот в эти-то времена и вернулся я с севера. И послали меня к рабочим, которые должны были строить укрепления в городе Рамсеса – Цоане. Я был поставлен надсмотрщиком над шестью рабочими – все сплошь аму [ 114 ] из племени иудеев, – а Рамсес крепко держал их в то время за горло. Среди этих рабочих было несколько сыновей богатых скотовладельцев: тогда ведь не спрашивали: «Что у тебя есть? » – а спрашивали только: «Из какого ты племени? ». Надо было закончить крепостные сооружения и канал, соединяющий Нил с Тростниковым морем, а фараон – да ниспошлют ему боги долгую жизнь, здоровье и силу! – увел на войну всех молодых воинов и велел использовать на этих работах народ аму, родственный по крови его врагам на востоке. Славно пожили мы в ту пору в Гошене [ 115 ] – страна эта прекрасная, изобилует зерном, травами, овощами, рыбой и птицей. Я имел все, что только душе угодно, потому что среди моих шести рабочих было двое сынков из очень богатых семей и родители их частенько подсыпали мне серебра. Всякий любит своих детей, но иудеи любят их нежнее, чем все другие народы. Мы должны были каждый день сдавать определенное число кирпичей. Когда солнце припекало особенно сильно, я помогал моим молодчикам и за час делал больше кирпичей, чем они втроем, – ведь я и сейчас сильный, а тогда был еще сильнее.
114
Аму, вернее ааму – семиты. Вопрос о пребывании иудеев в Египте пока еще не решен наукой до конца. Согласно библейской легенде, иудеи пришли в Египет со своими стадами, спасаясь от засухи, но, не выдержав тяжкого гнета египетских фараонов, покинули страну. Библия рассказывает, как иудеи во главе с Моисеем бежали из Египта и воды Красного моря расступились перед ними, а затем вновь сомкнулись и поглотили войско фараона. Все это, конечно, лишь поэтический вымысел, ибо прямых исторических указаний в египетских текстах, подтверждающих пребывание иудеев в Египте, нет. Факты прихода семитских племен в Египет имели место, об этом свидетельствуют, например, надписи в гробнице Харемхеба, а также папирус эпохи XIX династии. Первое упоминание народа аму имеется в надписи эпохи фараона Мернепта, сына Рамсеса II. В данном случае автор оказался в плену ошибочных теорий своего времени, отождествлявших семитские племена с иудеями, стремясь тем самым поддержать авторитет библии.
115
Гошен – область в юго-восточной части дельты Нила. В донесении одного писца своему начальнику всячески превозносятся прелести этой области. (Прим. автора.)
Но вот настало время, и меня освободили от этой работы. Я должен был ехать в Фивы к пленным, сооружавшим огромный храм Амона, что на том берегу. И так как я привез кое-какие деньжонки, а окончанию постройки жилища царя богов еще не было видно конца и краю, я начал подумывать о женитьбе, только я не хотел жениться на египтянке. Дочерей у парасхитов было сколько угодно, но я жаждал вырваться из этой проклятой касты своего отца, а здешние девушки из других каст, как я не раз убеждался, чуждались нас, нечистых. В Нижней стране мне было лучше: там женщины из племен аму и шасу охотно приходили ко мне в палатку. С тех пор я и стал подумывать о женитьбе на азиатке.
Много раз привозили к нам на продажу пленных девушек, но все они или не нравились мне, или стоили слишком дорого.
А денежки-то между тем таяли! Мы недурно пользовались жизнью, особенно когда отдыхали после работы. К тому же там, в квартале чужеземцев, было немало хорошеньких танцовщиц.
И вот однажды, в дни священного Праздника Лестницы, прибыла новая партия пленных и среди них множество женщин – их продавали прямо у пристани с публичного торга. За красивых и молодых заламывали непомерно высокие цены, но даже и на пленницу постарше денег у меня не хватало.
Под самый конец торга вывели двух женщин – одну слепую, а другую ужасно тощую да к тому же еще и немую, торговец сам об этом предупредил. А надо сказать, что до этого он здорово расхваливал свой товар! У слепой были крепкие руки, и ее купил хозяин кабачка, где она и по сей день вертит ручную мельницу. Ну, а немая держала на руках ребенка, и никто не мог сказать, молода она или стара, такая она была тощая. Вид у нее был страшный, краше в гроб кладут, а ребенок словно еще раньше нее готов был сойти в могилу. Да, а волосы у нее были рыжие, огненно-рыжие, поистине цвета Сетха. Лицо же, белое, как снег, не казалось ни злым, ни добрым, оно выражало лишь усталость, смертельную усталость. Синие жилы, словно шнуры, обвивали ее белые, иссохшие руки, которыми она едва держала ребенка. Если подымется ветер, подумалось мне, он унесет ее вместе с малышом. Торговец предложил покупателям самим назначить цену. Но все молчали: ведь для работы эта немая не годилась, она и так была полужива, а погребение стоит немалых денег.
Так прошло несколько минут. Тогда торговец подошел к женщине и вытянул ее плетью, чтобы она приободрилась и не выглядела так уж жалко. Она задрожала, как в лихорадке, крепче прижала к себе ребенка, озираясь вокруг, словно искала защиты, и тут наши глаза встретились. То, что произошло вслед за этим, похоже на чудо! Глаза у нее были огромные, никогда еще мне не доводилось видеть таких, в них была какая-то неотразимая сила, которая властно захватила меня и не отпускала до самого конца жизни этой женщины. И вот в тот день глаза ее в первый раз меня околдовали.