Убегающий след сопряженных миров. Ландора

Тишина Ольга

Лошади донесли нас до самого подножия каменной лестницы, ступени которой от времени здорово истерлись. Здесь мы спешились. С животного меня снял мой же возница. Обращался со мной он не грубо, но и не ласково, словно я не живой человек, а просто нужная в обиходе вещь. Руки мне развязали. Впрочем, они так затекли, что какое-то время я и кружку держать не смогу.

По лестнице мы поднимались долго. Естественные ступени, вырубленные в горной породе, сменялись искусственными, выложенными из камня и тоже прилично истертыми. Лестница временами прерывалась, образуя обзорные площадки, с которых открывался великолепный вид на величественные горы. Некоторые из них являлись крышами зданий. К ним вели уже

другие ступеньки, вниз. Наконец изнуряющий подъем закончился, и меня втолкнули в прохладное, темное помещение. Дверь за мной захлопнулась, скрипнул засов. Я постояла, привыкая к полумраку, потом оглядела свою тюрьму. Квадратная комната, три на три метра. Стены каменные, ничем не облицованные. Одно небольшое, узкое окно с решеткой. Полы деревянные, свежеструганные. В центре круглый ковер, коричнево-желтых оттенков. По углам два свернутых матраца. Между ними, у стены, низкий столик, обложенный подушками-думками. Маленький, резной шкаф с полками, уставленными какой-то посудой и другой утварью: горшками, сосудами, флаконами. Еще в одном углу умывальник с зеркалом. Рядом сундук, вешалка и переносная ширма. В комнате чисто, пахнет камнем и деревом.

Из зеркала на меня смотрит усталое лицо. Я умываюсь. Лучше, как-то не становится.

— «Куда же я попала, — бьется в голове мысль. — Ратмир говорил, — я тяжко вздыхаю, вспомнив страшную смерть мужчины, пытавшегося защитить меня. — Он говорил о Замке. Видимо это он и есть. Древняя крепость, построенная еще задолго до Апокалипсиса, и облюбованная каким-то местным князьком, которых развелось, здесь, в Персии, как тараканов. Хочешь, не хочешь, а моя будущая профессия обязывает быть в курсе мировой политики. Пеняю себе: больше надо было интересоваться, глубже, дотошнее. Но, «сопливых вовремя целуют». Будем работать с тем, что есть».

Мысли мои прерывают голоса за дверью. Кстати, она тоже из свежего дерева. Доски подогнаны плотно, ни щелочки. Похоже, недавно, здесь провели капитальный ремонт. Один голос мужской, грубый, другой нежный, женский. Слышу шум засова, и в комнату вливается солнечный свет. На пороге фигура, с головы до пят завернутая в покрывало. Она, молча, проходит и ставит на сундук маленький кожаный саквояж. Потом снимает с себя черное покрывало и я вижу перед собою молодую женщину. Секунду, другую мы оцениваем друг друга. Она, конечно, красавица. Без единого изъяна белую кожу оттеняют густые темно-каштановые волосы, заплетенные в длинную косу до пояса. Миндалевидные глаза, обрамленные густыми, черными ресницами смотрят с любопытством. Брови вразлет. Одета женщина в ярко красную, приталенную тунику с орнаментальным рисунком, вышитым золотой нитью по подолу и краю рукавов. Под туникой черного цвета узкие брюки. Золотые браслеты опоясывают кисти рук. В ушах замысловатые, золотые серьги.

Я чувствую себя рядом с ней недоделкой, недоженщиной.

— Меня зовут Адина, — внезапно заговорила она, на английском.

— Дора, — я отвечаю сухо.

— Ты наверно проголодалась, — как ни в чем не бывало, продолжает моя новая знакомая. — И пить хочешь. Сейчас мы с тобой перекусим.

Адина начинает суетиться, доставать из шкафа посуду. Я стою столбом и не знаю, что мне делать.

— Присаживайся, Дора. Тебе надо поесть, — она приглашающим жестом указывает, куда мне садиться. В этом доме, видимо едят на полу, и я плюхаюсь на подушки у низенького столика. Адина, в отличие от меня, делает это грациозно. На столе большая и плоская, овальной формы лепешка, с золотистой корочкой, какие-то фрукты, зелень и белого цвета, непонятный кругляш, наполовину уже нарезанный тонкими ломтиками. Я с любопытством рассматриваю угощение. Лепешка одуряющее вкусно пахнет. Адина разламывает ее и протягивает мне увесистый ломоть:

— Попробуй наш хлеб, очень вкусно, — произносит она.

Я пробую. Что сказать! Это просто восхитительно. Даже «голубцы», и перловка с мясом, которыми потчевал меня Ратмир, не идут ни в какое сравнение с этим вкусом.

— Нравится? — замечает Адина.

— Очень!

— А вот сыр, тоже попробуй, — и она протягивает мне тонкий белый ломтик, а следом какие-то пряные травы, чудесно обогатившие вкус еды.

Потом я вгрызаюсь в сочное сладкое яблоко. Последний раз я пробовала такое на Новый год. Но то, не в пример было хуже и кислее.

Все это время Адина произносит лишь односложные фразы, ничего не рассказывает и не задает вопросов обо мне.

Наконец трапеза окончена. Девушка убирает посуду и остатки еды в шкаф. Из пузатого графина с тонкой изящной ручкой она разливает в глиняные стаканчики сладковатый, прохладный напиток.

— Думаю, тебе интересно, куда же ты попала, — начинает она уже видимо серьезный разговор. Я молчу. Конечно, мне интересно, но пусть эта женщина сама все расскажет. Я к ним сюда не напрашивалась. Судя по тому, как они тут живут, эти люди скатились до феодализма. Не дождавшись вопросов от меня, Адина продолжила:

— Ты должна уяснить, что теперь себе не принадлежишь.

— А кому же я теперь принадлежу? — задаю я ехидно.

Она понимает мой настрой и чуть ведет бровью.

— Зря ты так. В Замке очень строгие законы и за непослушанием последует наказание. Бейлербей Хозрев-Мирза, не любит, когда ему перечат и дерзят, — женщина опустила ресницы в пол. Было в этом жесте нечто такое, что заставило меня предположить: а не испытала ли эта красавица на себе гнев наместника?

— Адина, а ты здесь как оказалась? — меняю я тему разговора.

— Это, — она замялась, — не важно. Тебя сейчас должна интересовать собственная судьба.

— И какова она?

— Мне приказано осмотреть тебя. Все зависит от состояния твоего здоровья. Бейлербей решит, что с тобой делать. Возможно, отдаст в жены одному из своих гулямов-воинов. А может, возьмет в свой гарем.

Ее слова меня ошарашили:

«Гарем? Я? Да, ни за что! Мне бы добраться до какой-нибудь техники. Я бы вам показала, гарем!» — думаю я, стараясь сохранить невозмутимость на лице. Но у Адины, видимо, нет задачи, наблюдать за моей реакцией. Судьба моя ей ясна и понятна. Тогда я спрашиваю:

— А если я не соглашусь?

— Тогда сюда придут несколько мужчин и будут насильно держать тебя, пока я провожу осмотр. Поверь мне, это очень неприятно.

«Ну, нет! — думаю я. — Еще чего не хватало, чтобы эти мужики меня лапали».

— Дора, — Адина смягчается. — Я обязана исполнить указание.

Вздохнув, я соглашаюсь.

Осмотр оказался довольно тщательным. Адина не пропустила ни одного сантиметра моего тела. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, сказала мне одеваться.

— Я сейчас отлучусь ненадолго, а потом мы сходим с тобой в баню. Тебе помыться не помешает.

Она ушла, плотно закрыв за собой дверь. А на меня навалилась усталость. Пережитые события давали о себе знать. Я раскатала один из матрацев и бесцеремонно улеглась, даже не подумав, что это может быть постель моей новой знакомой. Незаметно меня сморил сон.

— Дора, вставай, — кто-то настойчиво звал и тряс меня за руку. Открываю глаза и не сразу понимаю, где я. Наконец узнаю лицо Адины.

— Тебя срочно требует бейлербей, — глаза женщины испуганы, — а ты не умыта, не причесана!

Кто-то стучит в дверь. Адина подскакивает, кидается к сундуку и достает яркое, изумрудного цвета покрывало. Через минуту, я, укутанная с головы до ног, иду по узким переходам меж каменными строениями. Мы вновь поднимаемся. Но в этот раз, путь не так труден и долог.