Убей меня завтра
Шрифт:
— Подождите, Шелл! Я не могу им рассказать, чем мы занимались с Фредом. Я не могу им рассказать о пленках — они же за это могут засадить нас за решетку.
Я повернулся.
— Да, вы правы. Расскажите им только, что вас с Дженкинсом избили трое гангстеров. И вы хотите узнать, что сталось с Дженкинсом. Можете быть уверены, что гангстеры тоже ничего не расскажут о пленках.
С этими словами я открыл дверь и вышел. В коридоре он крикнул мне вслед:
— Куда вы? И почему так спешите?
— У меня
— Вы хотите искать пленку? Вы что, с ума сошли? Ведь вас уже дважды пытались убить!
— Возможно, что мы опередим гангстеров на несколько минут, и этих минут будет достаточно.
— За вами будут наблюдать, Шелл, и вас убьют. Джил мертв, Фред тоже мертв, я чувствую это. А потом погибнете и вы. Вас сразу же…
— Я не люблю людей, которые постоянно говорят о моей смерти, — сказал я. — Это ни к чему не приводит.
— О'кей! Я поеду с вами!
— Вы немедленно сядете за телефон и свяжетесь с полицией, черт бы вас побрал! Будет гораздо важнее, если вы останетесь здесь и присмотрите за собой и своей женой. — После небольшой паузы я добавил: — И за Лукрецией.
Бризант покрутил свои усы, потом тихо сказал:
— Хорошо, я останусь здесь, Шелл. Будьте осторожны.
— Ничего, с божьей помощью.
Тони повернулся и снова ушел в свою комнату. Я направился к выходной двери. Я как раз хотел ее распахнуть, когда услышал позади себя тихий голос:
— Шелл!
Я сразу понял, что это Лулу, и обернулся. Она стояла в коридоре и после нескольких секунд молчания подошла ко мне.
Она стояла близко и подняла голову, чтобы посмотреть мне в лицо. Я почувствовал себя, как на празднике, когда заглянул в ее блестящие черные бархатные глаза. — Я все слышала, — сказала она. — Я слышала, как отец сказал, что вас собираются убить.
— Лу… мисс Бризант, я обо всем расскажу вам, когда вернусь. Но сейчас я должен идти, иначе эти птички меня опередят… И я даже не знаю, почему я все время думаю о птичках.
— Прошу вас, Шелл, скажите честно, вас кто-нибудь собирался убить? Кто-нибудь стрелял в вас?
— Кажется, да. Нет, не кажется, а точно. Но толку от этого все равно было мало.
— Но… почему в вас стреляли?
— Полагаю, чтобы всадить в меня пулю.
— Черт бы вас подрал, Шелл Скотт! Правда ли, что вас могут убить, если вы покинете этот дом?
Я вздохнул.
— Если я здесь задержусь, то шансы моих противников возрастут. Конечно, есть на свете индивидуумы, которые собираются сделать мне «бо-бо», но я вам могу сказать заранее, если верить поговорке, что рано умирают только хорошие люди, если это действительно так, то несколько сот лет мне гарантированы…
— Шелл, я не могу себе представить, что вас могут убить… Убить!
— Эти речи о смерти как раз и могут меня убить, — сказал я. — Мне нужно идти.
— Нет! Вы сумасшедший! Вы не должны уходить!
— Лукреция, жизнь и так достаточно серьезна, чтобы еще заранее думать о смерти.
— Ну, как хотите! — в гневе закричала она. — В таком случае уходите! Уходите и позвольте себя убить! Я рассмеюсь, когда вас убьют!
— Самое главное, смотрите за тем, чтобы это доставило вам удовольствие. А так как я через несколько минут встречусь со своей судьбой, то я должен получить что-нибудь памятное. Вы не находите?
Уголки ее рта немного приподнялись, но она не сказала ни слова.
— Во времена короля Артура, — продолжал я, — женщина дарила рыцарю, который уходил на войну, большой платок или что-нибудь в этом духе.
Я сделал паузу.
— Вы знаете, о чем я говорю?
— Думаю… думаю, что знаю, — сказала она.
— А в фильмах, когда бравый человек, улыбаясь, идет на битву, что он получает от своей дамы?
— Не знаю, — ответила она.
— Но послушайте, мисс Бризант, это серьезное дело и с этим не шутят. Поэтому я… Ну, чтобы быть честным… Я бы не хотел уходить, не пожав вашу руку, мисс Бризант.
— Ах вы, необузданный Спагетти, Макарони-Равиоли…
Конечно, она сказала совершенно другие слова, но больше по-итальянски я не знаю, и то, что она сказала, было очень запутано. Мне почему-то показалось, что она действительно в ярости.
Потом она внезапно замолкла, и лицо ее снова прояснилось, это милое чувственное лицо с волшебными черными глазами. Она взяла меня за запястья и положила мои руки на свои бедра, потом обвила мою шею руками и подняла вверх лицо.
Тихо и нежно она сказала:
— Мне так и хочется вас убить, вас, глупышка! — Она прижалась ко мне, и в следующее мгновенье я уже чувствовал ее горячие губы на своих губах…
Ну, что вы на это скажете, друзья?
Это был такой поцелуй, который начинался с губ, но пронзил всю мою анатомию, в глазах Лукреции горел Рим, на ее губах горела не только вся Италия, но и вся Европа с Бразилией в придачу.
Все ее тело прижималось ко мне, ее груди были совсем близко, ноги и бедра слегка покачивались, и это были такие чувственные движения, от которых появляются приливы гордости.
Потом она опустила руки и отступила на шаг.
— О'кей, Шелл, — сказала она, и ее голос был словно горячий ветер пустыни. — Теперь вы можете идти!
— Идти?
— Да, вы можете идти! — и с пафосом актрисы добавила: — И сделать то, что вы должны сделать!
— Но если я уйду, я не смогу делать то, что я хочу делать.
— Шелл, вы сказали…
— Неважно, что я сказал. Неужели вы думаете, что у меня есть желание ехать туда и позволить себя убить? Вы что, действительно считаете меня сумасшедшим? Я хочу…