Убей страх: Марафонец
Шрифт:
— В Книге сказано: «И прошёл срок, который нужен был бы луне, если б луна была, и прошёл срок, который нужен был бы солнцу, если б оно было в небе, а не в домах, и ещё один срок луны прошёл, и тогда Бегун решил, что побежит с плотной повязкой на глазах, потому что открылось у него внутреннее зрение. И он побежал…»
— А дальше?
— А дальше Путь привёл всех в место, называемое Лутес, где было много вкусной пьяной жидкости, совсем не похожей на наши вина.
— Так написано?
— Так написано.
— А почему ждали
— Потому что у Бегуна не открылось внутреннее зрение.
— А зачем мне здесь внутреннее зрение?
— Так туман ведь… — удивился Кармель. — Глазам не больно, но они ничего не видят.
— Я же всех вижу, а все — меня.
— Это здесь, в Вефиле. Но мы уже посылали людей за стены города, пока ждали тебя, и там невозможно бежать. Это похоже на молоко: так же вязко и ничего не видно. И трудно дышать. Как в воде.
— Знаешь, я никогда не плавал в молоке, — признался Чернов, — и уж тем паче не бегал. Но у меня была одна знакомая лягушка, которой удалось взбить из молока сметану и выбраться на свежий воздух. Терпение и труд, Кармель, — это такое взрывное сочетание… — Он развернулся и пошёл к дому Хранителя. Сказал, обернувшись: — Хочу переодеться. А то торчал невесть в какой антисанитарии…
Кармель слова не понял, но поспешил за Бегуном. И остальные горожане туда же потянулись. Как же иначе: Бегун вернулся. Бегун что-то задумал…
Чернов переоделся в собственные рибоковские штаны, постиранные и чем-то даже проглаженные, натянул полотняную рубаху, а кроссовки отдал женщине помыть. А и то верно: спешить было некуда.
— Перекусишь? — спросил Кармель.
— Хлеба и сыра, — сказал Чернов, памятуя, что ему — бежать в молоке или тумане — что там за хреновина за стенами, а делать это на полный желудок затруднительно. — И воды. Вина не надо.
Кармель накрыл стол, сел напротив, сообщил:
— Очень хорошее место на Пути ты нашёл, Бегун. Я имею в виду не туман, конечно, а то место, в котором обитает Огонь Небесный. Очень богатое, сытное, хотя и опасные люди там живут.
Хорошо — напомнил.
— Что с ранеными?
— Ты знаешь? — удивился Кармель. — Тебя же не было с нами, ты ушёл на Путь…
На Путь? Тюрьма, коллектор душный, зал с мониторами — это Путь?..
— Я знаю. У меня открылось внутреннее зрение. Объяснение, предложенное Книгой, Кармеля устроило.
— Мы потеряли Иава и Асана, — печально сказал он. — Молодые ребята, горячие. Не надо было им брать мечи…
— Что значит потеряли? Умерли они, что ли?
— Не знаю. Их увезли, истекающих кровью. Мы не сумели помешать, нас всех что-то остановило — ни рукой, ни ногой невозможно пошевелить. А в это время Иава и Асана забрали люди в белых одеждах, а им помогали люди в чёрном. Мы хотели потом, когда заклятие неподвижности спало, броситься на их поиски, но красные нити не позволили выйти из Вефиля. А потом ты побежал и забрал нас оттуда.
— Так чего ж ты нашёл хорошего в этом месте?
— Много полезных вещей наменяли.
О Сущий, что ж за детей ты дал мне в спутники, подумал Чернов, приканчивая смастыренный им бутерброд из лепёшки и ломтя сыра. Они потеряли двух соплеменников, буквально — потеряли, а радуются дешёвым сувенирам, купленным в ближайших к аттракциону киосках! Прямо-таки капитан Кук и туземцы… И ещё махонький вопрос — к месту: а каково придётся тем двоим, Иаву и Асану, когда они оклемаются — это несомненно, Зрячий подтвердил! — и обнаружат, что город исчез с лица земли, что они — одни в чужом и страшном, а вовсе не радостном и весёлом мире. И что у них нет идентификационных карт на животах…
— Вспомнил. Задрал чистую рубаху: на месте птичка. Похоже, прав Зрячий: виртуальность — это вполне действующая штуковина, нужны только условия, чтобы она действовала. Захочет Сущий — условия будут.
Пока Сущий хотел…
Женщина принесла помытые кроссовки.
Они были ещё влажными, но Чернов всё же обулся. Встал, отряхнул с рубахи хлебные крошки.
— Куда ты? — опять испуганно спросил Кармель.
— Похоже, что я не добежал, — сказал Чернов. — Вы тут сидите смирно, за ворота — ни шагу. А я попробую — в молоке.
Он бежал к воротам и понимал, что решение бежать «в молоке» не принадлежало ему. Опять, как Зрячему, кто-то или что-то подсказал или подсказало ему это решение, и он послушался, привычно уже приняв нашёптанное за рождённое собой. Он — Вечный, слово сказано, а значит, ему свыше предписано слышать и слушаться и не противиться ни на миг. Никогда ни единым чувством не вмешиваться! Он уже попробовал — вопреки «сладкому взрыву» — испугаться высоты над крышами Джексонвилля: что из этого вышло?..
Он выскочил в туман, который всё же оказался туманом, а не молоком, и бежать в нём было легко, хотя и душновато, и не видно ничего, но он бежал и думал: Сущий, если Ты и вправду ведёшь меня, прости и верни на Путь, я — неверующий болван, не держи на меня зла, я больше никогда не усомнюсь в том, что я всего лишь — орудие Твоё, а орудию негоже сопротивляться руке, взявшей его, поверь мне и проверь меня…
Он уже просил Сущего наслать на врагов Огонь Небесный. Тогда получилось. Услышал его Сущий, так?.. И осознал вдруг: а ведь он верит в Него, раз просит!..
Но не успел ни удивиться этой внезапной мысли, ни ужаснуться, ни восхититься. Ничего не успел. Вдруг наткнулся на что-то плотное, мокрое и холодное. И в этом плотном, мокром, холодном опять — как и совсем недавно на ночной безлюдной улице Джексонвилля — полетел, как с горы, как в детстве, как зимой после уроков: слетая к чёртовой матери с самодельных деревянных санок и кубарем, вверх тормашками, зарываясь в снег.
Глава десятая
СПИЧКА