Убей, укради, предай
Шрифт:
– Да вы рассказывайте, рассказывайте подробнее, – подбодрил Турецкий, закуривая еще одну, – я никуда не спешу. С какими еще слоями вы общались, это на тот случай, если там также имели место случаи самоубийств, как конкретно с Балабановым познакомились? Еще хочется послушать, неужели взгляды и чаяния Балабанова оказались так непостижимы и интересны, что вы беседовали с ним уже два раза и приехали побеседовать еще? В общем, давайте, я весь внимание.
– Слои самые разные, – начал Черный, всем своим видом подчеркивая, что разговор этот совершенно бесполезный, но он готов подчиниться представителям власти и ответить на сколь угодно дурацкие вопросы. – Я не очень доверяю всяким фондам общественного мнения, потому в процессе работы над каждым новым проектом вначале иду в народ: на презентации, в клубы, на дискотеки, на стихийные рынки или просто на улицу. Я, конечно, мог бы перепоручить это кому-то – вы скажете: зачем это человеку вашего уровня проделывать такие вещи лично? Но отвечать за конечный продукт и за его восприятие общественностью потом мне. Поэтому предпочитаю по максимуму все делать сам. Если среди тех сотен или, возможно, даже тысяч людей, с которыми я сталкивался в последние дни, найдутся самоубийцы, не думаю, что вам удастся вменить мне в вину их гибель.
– Ближе к телу, – цинично заметил Турецкий. – О Балабанове.
– Познакомились мы на улице, ему не хватало денег на водку, и он выклянчил у меня десять рублей. Мы разговорились, меня поразило, что в одном человеке сочетаются качества интеллигента и бомжа, с ним интересно было разговаривать, он как бы олицетворял все ваше нынешнее общество в миниатюре – понимаете, о чем я говорю?…
В комнату заглянул Грязнов и поманил Турецкого пальцем.
– Этот хмырь сказал Балабанову, что пишет книгу про мужа Митиной, Кулинича, – сообщил он шепотом, – а Балабанов с Кулиничем вместе сидели.
– Круто! – присвистнул Турецкий. – Мать сказала?
– Угу, – кивнул Грязнов. – Будешь давить?
– Еще бы!
– Ладно, мистер Черный, потрепались – и хватит, – сказал Турецкий, вернувшись в комнату. – Расскажите мне лучше о книге.
– О книге как источнике знаний?
– Ну можно и так сказать. И еще о том, как вы стали биографом уголовного авторитета Кулинича и какие знания о нем собирались подарить миру.
Черный досадливо поморщился и с сожалением взглянул на Турецкого:
– Ну, положим, пишу я книгу, и что?
– То, что вы мне тут битый час голову морочили! – взорвался «важняк».
– Морочить головы – моя профессия, – нагло улыбнулся Черный, – я бы даже сказал – призвание. А моя книга, как и я сам, как я вам уже говорил, никакого отношения к смерти Балабанова не имеет.
– Что имеет, а что не имеет к чему отношения, будете решать не вы. Давайте прекратим бесполезную полемику. Я ставлю конкретные вопросы, вы даете конкретные ответы. Не желаете, будем разговаривать в МУРе в присутствии консула, но отвечать вам все равно придется. – Турецкий негромко, но веско трахнул кулаком об стол. – Итак, что о Кулиниче вам рассказал Балабанов?
Черный пожал плечами и тоже приложился кулаком к столу.
– Все. О детской дружбе, любовном соперничестве, соучастии в получении взяток и злоупотреблении служебным положением, за которое их и посадили, о том, что Кулинич не помог Балабанову после зоны, за что Балабанов на него обиделся и больше с ним не общался.
– И вы собирались все это опубликовать?
– Честно?
– Да.
– Нет. Не собирался. Но Балабанов об этом не знал, для него разговоры со мной были способом своеобразной мести бывшему другу и, по-моему, ни в коем случае не провоцировали депрессию, которая могла бы привести к самоубийству.
– Еще раз, пожалуйста, – переспросил Турецкий, – значит, книгу вы пишете, но ничего из балабановских рассказов включать в нее не собирались, так? О чем же тогда книга и зачем вам нужен был Балабанов?
Черный обреченно вздохнул:
– Книга называется «Большой бизнес и политика по-русски». Она уже почти готова, и главными ее героями являются Чеботарев, Пичугин и прочие воротилы русского бизнеса. Сразу, предупреждая все ваши вопросы по этим персоналиям, заявляю: никаких откровений в книге не будет, только то, что и так прекрасно известно всем в России, официально объявленные факты, приправленные сценами моего личного общения с этими людьми. Но книга же для американцев, они этого не знают, им интересно. Мой издатель настоял, чтобы была дописана глава еще и о Кулиниче, к его персоне в Штатах сейчас относятся неоднозначно, и дополнительно подпустить туману было бы выгодно…
– Понятно, – прервал Турецкий, которому между тем совершенно непонятно было, почему к персоне Кулинича «в Штатах сейчас относятся неоднозначно». – То, что рассказал Балабанов, характеризовало Кулинича слишком однозначно с плохой стороны, а вы его уговаривали, что Кулинич на самом деле хороший, и потому ездили к нему долго и упорно. Сам Кулинич о вашей литературной деятельности осведомлен?
– Я ему не докладывал.
– А о существовании Балабанова, его местожительстве и прочем узнали вы все-таки от Кулинича?
– Нет, из других источников. Послушайте, я очень спешу.
– Могу я узнать, что именно сообщил вам Балабанов о своем приятеле?
– Он сообщил, что у Кулинича разные глаза.
– Как это разные?! – опешил Турецкий.
– Очень просто. Один серый, другой коричневый. Два веселых глаза.
– Хм. И это все?
Секунду подумав, Черный положил на стол диктофонную кассету. После чего встал и направился к двери:
– Если вы еще что-то хотите узнать, пришлите мне повестку, я дам официальные показания. А сейчас прошу меня извинить.
Турецкий не стал его удерживать, но вручил еще одну свою визитку с телефонами – на случай, если он потерял первую, и предложил звонить, когда вспомнится что-то новое.
Если это самоубийство, то «ведущему американскому специалисту» предъявить нечего, думал Турецкий. Даже если он в той или иной мере морально подтолкнул Балабанова. Но смущало количество косвенных связей с уже расследуемыми им убийствами: Черный знаком с Чеботаревым, Пичугиным, Кулиничем (кто это такой, в конце концов?), нечто до сих пор не установленное связывает его с Джеффри. Балабанов точно так же, как прочие трупы в деле Бэнк оф Трейтон, мог знать что-то, чего разглашать не следовало, и еще поразительное сходство в смертях Апраксина и Балабанова – прыжок с балкона, который сразу квалифицируется как самоубийство.
– Как успехи? – В комнату вошел Грязнов.
– Слава, ты знаешь, кто такой Кулинич? Бандит?
– Ну это, положим, как сказать, – с достоинством ответил Грязнов и отчеканил: – Кулинич Сергей Валентинович, 1953 года рождения, осужденный в 1984 году по статье 147, пункт 1, статье 173 УК РСФСР на срок восемь лет с конфискацией имущества, с отбытием в колонии общего режима, по оперативным данным, коронованный московской воровской сходкой в 1991 году. Все.