Убежать от зверя
Шрифт:
Он смотрит прямо на парней, каждый из которых смотрит на свою обувь. А затем Дион встает.
— Что вам нужно для этого? — спрашивает он. Остальные парни встают рядом с ним с различной степенью дискомфорта. Я в какой-то степени горжусь ими.
— Только немного клеток со слизистой щеки, — говорит констебль Форест. — Я бы предпочел, чтобы вы добровольно сделали это, но если по какой-то причине, вы считаете, что нуждаетесь в родителях или адвокате, тогда, конечно, вы имеете право отказаться.
Никто из парней не отказался. Они выстроились в линию, мазки были взяты, и некоторое время спустя
— Благодарю всех вас, — говорит констебль Форест, а затем направляется к выходу из спортзала. Он проходит прямо под рядом плакатов, датированных серединой семидесятых годов, когда Палермо Хейтс были лучшими в спорте, а не в черлидинге. Плакат, занимающий половину двери, посвящен мужской команде старшеклассников по баскетболу, а констебль Форест был начинающим форвардом в тот год, когда они победили. Конечно, он уезжал из города, чтобы учиться в полицейской академии, но он вернулся. Множество людей возвращаются. И я понимаю, что не собираюсь быть одной из них.
— Подъем, девушки, — говорит Кэлдон, — время тренировки.
Мы бежим. Кэлдон внимательно за мной наблюдает. Я чувствую то же самое, что и в пятницу, что и прежде. Я не чувствую каких-либо эволюционных изменений в моем теле. Возможно, слова офицера полиции и были для парней достаточно туманными, но Кэлдон обо всем догадалась. Я надеюсь, что не так много таких проницательных людей, как она.
Мы бегаем и растягиваемся, а затем занимаемся хореографией, пока Кэлдон не отпускает нас на занятия.
Все отправляются принять душ, но я иду в противоположном направлении, туда, где Кэлдон хранит конусы, которые мы используем, чтобы делать разметки на полу для формаций.
— Мы с Полли пропустим все тренировки до пятницы, — говорю я ей. Я не спрашиваю. Пропуск тренировок не всегда проходит гладко с Кэлдон. Но не теперь.
— Я буду работать вместе с тобой, — говорит она. Ага, определенно, она знает. И она знает, что я собираюсь сделать.
— Хотя, после этого, я должна буду наверстать упущенное время, — говорю я. Я гадаю, всегда ли какая-то часть меня будет стараться быть таким здоровым, уравновешенным человеком, который сел три недели назад в автобус. Мне интересно, является ли это частью исцеления. Я определенно должна поскорее позвонить психотерапевту.
— Не переусердствуй, — говорит она. Хотя я практически уверена, что она имеет в виду совершенно противоположное.
— Могу я задать вам сугубо личный вопрос? — спрашиваю я.
—Да, — отвечает она. Улыбка на ее лице добрая, в отличие от тех, которые я когда-либо видела раньше. — И нет, отец Флори никогда не был частью ее жизни. Я с самого начала это знала, и я знала, какие у меня были варианты. Было сложно, но я сделала это, и я рада, что так поступила.
Я застываю. Она выглядит такой уверенной. Она никогда не рассказывает о себе, хотя и мирится с огромным количеством слухов от эгоцентричных учащихся. Я знаю, что у нее степень медицинских наук, и я знаю, что она преподавала в колледже, потому что она учитель, но помимо этого, наш тренер — загадка, единственная, которая провела большую часть времени, подталкивая меня быть той, кем я являюсь сегодня.
— Это не одно и то же, — она держит кучку конусов в руке и отклоняется назад на сцену, глядя на меня очень серьезно. — Ты и я, мы не одно и то же. Даже близко. Я сказала да, а у тебя даже не спрашивали об этом. В ближайшем будущем много людей будут говорить тебе некоторые по-настоящему тупые вещи, и если ты случайно ударишь кого-нибудь из них по лицу в моем присутствии, я никак на это не отреагирую.
— Спасибо, — говорю я. — И я сделаю все возможное, чтобы быть уверенной, что в пятницу будет последняя тренировка, которую я пропущу.
— Хорошо, — отвечает она. — Сейчас тебе лучше записаться, или я выпишу тебе бланк опоздания.
Я добираюсь до кабинета истории только после звонка, и на следующий час мы с головой погружаемся в тему, считалась ли война 1812 года победой британцев или досадной ничьей. Обычно мне бы понравились эти вопросы-ответы. Учитель играет роль адвоката дьявола и удерживает задаваемые вопросы с целью объединения с американцами, но на самом деле ее сердце принадлежит другой стороне, и поэтому мы никогда особо не преодолеваем «если вы атакуете и ничего не добиваетесь, вы проигрываете».
На химии у нас лабораторная работа, о которой я абсолютно забыла, и кое-как мы с Тигом заканчиваем ее. Мы оба бьемся вокруг горелки Бунзена, пока стараемся ничего не пролить или взорвать.
— Так что, нам позволено все еще оставаться друзьями, или как? — спрашиваю я, когда он проводит больше двадцати минут без саркастических комментариев о том, что, поскольку я забыла о лабораторной работе, мне придется привязать сзади свои волосы к стрингам.
— Ты имеешь в виду, что раз я добровольно сдал анализ ДНК, это определенно снимает с меня подозрения? — спрашивает он.
— Нет, Боже, нет, — протестую я. — Я имею в виду, поскольку твой лучший друг и я очень публично бросили друг друга в тот день во время ланча.
— Ох, это, — говорит Тиг. — Я думаю, парни немного отличаются от девушек, когда дело доходит до этого.
— И Лео не порвет с тобой дружбу, если ты будешь со мной общаться? — спрашиваю я.
— У нас очень прочные взаимоотношения, — говорит он, снова звуча как обычно. — Мы можем пережить маленькие разногласия социальной среды. И, эй, разве не я выбрал тебя быть моим партнером по лабораторной работе?