Убежище
Шрифт:
Простейшим примером служит тот факт, что до недавнего времени диагноз болезнь Альцгеймера применялся лишь к людям, страдавшим этой формой слабоумия, которая поражала их в определенном возрасте — приблизительно в шестьдесят лет. Люди более старшего возраста, но не страдающие этой болезнью, назывались просто дряхлыми, и считалось, что здесь уже ничего не поделаешь. Таков процесс старения. Это воззрение изменилось в 1970-х годах, когда слабоумного девяностолетнего старика лечили теми же средствами, как и сорокалетнего больного с диагнозом болезнь Альцгеймера — обоих
Таким образом, старость все чаще рассматривается как болезнь. Очень сложная, многоликая, трудно поддающаяся лечению, но все-таки болезнь.
А болезнь можно лечить.
Основным толчком, позволившим найти новый подход к проблеме старения, послужил простой ответ на фундаментальный вопрос «Почему мы стареем?» Для краткости ответ можно выразить в нескольких словах: «Потому что в природе ничто не вечно». Или, более точно, почти ничто.
На протяжении тысяч лет — практически на протяжении всей истории человека — в дикой природе, лишенные достижений цивилизованного мира, люди и животные едва достигали старческого возраста. Они погибали от хищников, болезней, голода или стихий.
Они попросту не имели возможности дожить до старческого возраста.
И главной целью природы всегда было обеспечение репродукции, чтобы не прекращалось существование отдельных видов и особей. То, что требовалось от нашего организма, для чего мы были предназначены с точки зрения эволюции, — это достигнуть репродуктивного возраста, родить детей и вырастить их до того возраста, пока они не смогут самостоятельно выжить в дикой среде. И все. Только это и интересовало природу.
Выполнив свою задачу, мы становились лишними, ненужными — и люди и животные одинаково. После этого клеткам нашего организма было нецелесообразно поддерживать в нас жизнь.
А поскольку у нас не было шансов прожить намного дольше возраста репродукции, то природа сосредоточила свои усилия — и совершенно правильно — на том, чтобы увеличить наши шансы дожить до нужного возраста и размножиться. Решая вопрос естественного отбора, природа заботилась лишь о том, чтобы мы достигли репродуктивного возраста, и — опять правильно и снова к огорчению тех, кто хотел бы пожить дольше — она определила нам короткий срок жизни для воспроизведения, потому что так было намного эффективнее. Недолгая жизнь означала небольшой разрыв между поколениями, большее смешение генов, дававшее большую приспособляемость к окружающей среде с ее опасностями. Все вышесказанное означает — процесс старения, практически никогда не заявлявший о себе в природе, в диком мире, не мог развиться генетически.
Хотя мы рождены природой, сама она не знает, что такое старение. Другими словами, старение в нас генетически не запрограммировано.
Это привело к радикально новому взгляду на проблему старения. Если мы не запрограммированы умирать, если наш организм погибает вследствие изношенности — такие сейчас приводятся причины старения и смерти, — следовательно, можно осторожно предположить, что мы можем жить, не старея.
Глава 49
Резкий
Он сразу ощутил сильную боль в затылке и странный дискомфорт. Оказалось, что его руки и ноги связаны за спиной таким образом, что колени загнулись назад, как у зародыша, свернувшегося наоборот. На нем по-прежнему были только трусы. Ртом и одной щекой он был прижат к чему-то жесткому и шершавому вроде наждачной бумаги, в горле першило. Он инстинктивно облизнул губы, но вместо слюны на языке оказалась земля. Он выплюнул ее и закашлялся.
Корбен скосил глаза и понял — он лежит на боку в каком-то открытом месте, похожем на поле. Кругом царила полная тишина. На него падал яркий свет фар стоящей неподалеку машины, но вокруг темно, значит, еще ночь, хотя справа, за горами, обозначились первые проблески рассвета.
Горный хребет. На востоке. Значит, где-то в долине Бекаа. И если рассвет только начинается, значит, его выволокли из квартиры не меньше двух часов назад. А это совпадало со временем езды из Бейрута, особенно ночью, когда дороги свободны.
Постепенно по всему телу стала пробуждаться боль от избиений. Он поерзал, пытаясь изменить положение на более удобное, и получил в ребра очень болезненный пинок сапогом.
Он попытался свернуться клубком, но мешали стягивающие руки и ноги нейлоновые наручники, и в результате только еще глубже зарылся боком в рыхлую почву. Приподняв лицо, он увидел ухмыляющегося рябого вожака.
— Халас! — услышал он приказ. «Довольно».
Боковым зрением он уловил какое-то движение. Сквозь слепящий поток света от фар приближался человек, которому принадлежал этот голос. Корбен видел только его обувь — дорогие кожаные мокасины — и темные брюки.
Человек остановился совсем рядом, так что его ноги оказались в нескольких дюймах от лица Корбена. Медленно и неуклюже он попытался перевернуться вверх лицом, но этому препятствовали согнутые назад ноги. Человек стоял над ним, разглядывая, как какое-нибудь насекомое. Корбен видел, что человек этот худой и высокий, без бороды и усов, с длинными седыми волосами, но лица рассмотреть не мог.
Он мучительно осознавал свою беспомощность. Как бы желая подчеркнуть его жалкое состояние, человек занес ногу над его лицом, потом медленно опустил ее на нос Корбену, чуть помедлил и затем с силой придавил его, расплющив ему башмаком нос и щеку, вдавив голову в землю так, что его пронзила острая боль.
Корбен попытался вывернуться, но человек крепко прижимал его к земле. Корбен приглушенно застонал, умоляя прекратить пытку.
Продлив мучения Корбена еще несколько секунд, человек убрал ногу.
— У вас есть то, что мне нужно, — с высокомерным презрением произнес он.
Корбен выплюнул песок и землю.
— И у вас есть то, точнее, тот, кто нам нужен.
Человек снова угрожающе поднял свою ногу, но Корбен не шелохнулся. Подержав ногу на весу, как если бы собирался раздавить мокрицу, человек убрал ее.