Убиение Андрея Киевского. Дело Бейлиса – "смотр сил"
Шрифт:
Прокурор: И этим вопросом не интересовались?
Свид.: Нет, никогда не интересовался...
{264} ...Грузенберг: Вас спрашивали о хасидах и цадиках и вы сказали, что вы как образованный человек не верите? Разве шесть миллионов евреев отрекаются от своей религии? Ведь они верят и в синагогу ходят и молятся Богу...
Свид.: Молятся, верят, читают книги.
Грузенберг: И не стыдятся об этом говорить громко, а вы стыдитесь?
Председатель: Г. защитник, разве можно упрекать свидетеля? Я вам делаю предостережение...
Грузенберг: Я принимаю ваше замечание, г. председатель, и прошу занести в протокол то, что я сказал.
Показание Казаченко
Читается показание не явившегося свидетеля Казаченко.
«Зовут меня Иван Петров Казаченко, 30 лет, православный, грамотный, крестьянин... Я содержался в Киевской тюрьме около 9 месяцев... Вчера [22 ноября 1911 г.] мое дело слушалось в Киевском окружном суде. Присяжные заседатели меня оправдали...
Судился я всего один раз именно вчера и раньше в тюрьме никогда не сидел... Последние два месяца я содержался в одной камере с арестантом Менделем Бейлисом; я с ним познакомился, разговорился и он мне сообщил, что содержится по обвинению его в убийстве мальчика Ющинского. Больше ничего по делу этому он мне не сообщил. Вчера, когда я вернулся из суда, ко мне подошел Мендель Бейлис и просил достать ему кусок бумаги... Затем Бейлис попросил арестанта Пухальского... написать записку его жене. Пухальский согласился и Бейлис продиктовал Пухальскому при мне предъявленную мне вами записку, затем Мендель Бейлис ее подписал, дал мне эту записку и просил передать ее его жене.
Еще до написания этой записки, когда я шел в окружной суд... [Бейлис] сам на сам, без свидетелей, стал со мной беседовать... стал меня просить помочь ему в его деле и пойти сначала к его жене, а затем к управляющему кирпичным заводом Дубовику и родственнику Зайцева Заславскому, которые соберут с евреев деньги, сколько мне нужно будет {265} и дадут мне, а я должен буду за это отравить свидетелей, какого-то фонарщика (имени и фамилии Бейлис не назвал) и второго свидетеля, "Лягушку". Бейлис мне говорил, что я могу им дать водки, подложив туда стрихнина. На такое предложение Бейлиса я изъявил свое согласие, но, конечно, этого не сделал, так как не хочу, чтобы жид пил русскую кровь; записку данную мне Бейлисом... я передал начальнику Киевской тюрьмы...
При арестантах Сусликове, Кучерявом и Войтенко Мендель Бейлис... говорил, что мне нечего будет платить деньги защитнику [125 рублей гонорара помощнику прис. поверенного Бакшту, который защищал Казаченко в суде. – И.Г.]. Он, Бейлис, сам заплатит.
Фраза в... записке: "Чтобы не он, я бы в тюрьме давно пропал", означает то, что жена Бейлиса должна была мне вполне довериться... Фраза, имеющаяся в записке: "иди с этим господином к г. Дубовику", означает то, что я должен был с женой Бейлиса пойти к Дубовику, а последний, увидя внизу подпись самого Бейлиса, удостоверил бы, что записка эта действительно написана от Менделя Бейлиса, почему его жена должна была мне вполне довериться. Фраза, имеющаяся в записке: "ты ему дай на расход, который нужен будет", означает то, что жена Бейлиса должна была дать мне денег для розыска тех свидетелей, которых я должен был бы устранить вышеуказанным способом. По словам Менделя Бейлиса "Лягушку" и фонарщика подкупить нельзя, поэтому я с ними должен был бы расправиться посредством стрихнина...
В убийстве мальчика Ющинского Мендель Бейлис не сознавался, но говорил, что если его, Бейлиса, осудят, то пострадает вся еврейская нация...
{266} ...Когда я спрашивал Бейлиса, откуда могу достать стрихнин для того, чтобы отравить свидетелей "Лягушку" и фонарщика, Мендель мне сказал, что в усадьбе завода Зайцева есть больница, откуда достану стрихнин и дадут мне, но кто даст, не говорил. На расходы по поручению, которое давал мне Бейлис, по его словам мне дали бы рублей 300–400, а то и 500. А если бы я удачно все сделал, то мне дали бы столько, что хватило бы на всю мою жизнь, причем деньги эти дала бы мне вся еврейская нация... Бейлис говорил, что с сегодняшнего дня мне должны были дать квартиру в усадьбе завода Зайцева и притом безплатно и с полным содержанием. По словам Бейлиса, фонарщик видел, будто бы он [Бейлис] шел с покойным Ющинским, что же показывал "Лягушка", Бейлис мне не говорил, но сказал, что "Лягушка" мешает ему в его деле...
Показание это готов повторить [перед судом] и подтвердить под присягой, о которой вы меня, следователь, предупредили, когда начали допрашивать, заявив, что за ложное показание на суде полагается строгое наказание.
Последние пять с половиной строк писал собственноручно. Иван Петрович Казаченко».
Письма Бейлиса
Председатель (показывает письмо): Подсудимый Бейлис, посмотрите эту подпись. Вы можете отвечать и можете не отвечать. Это ваша подпись?
Бейлис: Моя подпись.
Председатель: Суд определяет огласить это письмо.
Читает письмо Бейлиса к жене следующего содержания:
«...Прошу тебя, дорогая жена, прими его как своего человека, чтобы не он, я бы давно в тюрьме пропал, этого человека не бойся, он может тебе очень много помочь в деле моем. Скажи ему, кто на меня еще показывает ложно. Иди с этим господином к г. Дубовику. Почему никто не хлопочет. Ко мне приезжал присяжный поверенный Виленский... Он хочет меня защищать безплатно... Пятый месяц я страдаю, видно никто не хлопочет, всем известно, что я сижу безвинно, или я вор, или я убийца, каждый же знает, что я честный человек... Если этот человек попросит от тебя денег, ты ему дай на расход, который нужен будет... Эти враги мои, которые на меня ложно показывают, то они отмщаются за то, что я им не давал дров и не дозволял через завод ходить... Г. Дубовику, г. Заславскому передай поклон. Пусть хлопочут освободить меня...». Затем, по-видимому, другим почерком дописано: «Я Мендель Бейлис не безпокойся на этот человек можно надеичи так как и сам» [57] ...
57
По неизвестной причине на суд не была вызвана жена Бейлиса, которая была допрошена лишь на предварительном следствии 19 декабря 1911 года судебным следователем по особо важным делам В.И. Фененко и дала заведомо ложные показания:
«...Зовут меня Эстер Исаевна Бейлис, 39 лет, исповедания иудейского, мещанка г. Василькова, живу [на] Верхне-Юрковской улице в доме № 32, неграмотная. Я жена обвиняемого Менделя Тевелева Бейлиса... По делу этому мне собственно ничего не известно. Ни покойного Ющинского, ни его родных я совершенно не знала и о находке трупа мальчика... услышала, вероятно, через довольно продолжительное время, после находки этого трупа. Ни у меня ни у моего мужа родных, которые были бы резниками, раввинами или цадиками, нет и не было… Никаких записок от него [мужа] не получала и ему записок не передавала... Такого случая, чтобы какой нибудь человек принес мне от моего мужа после его ареста записку, а я бы заплатила этому человеку за это 50 копеек не было. Еврея Берко Гулько [шорник. – Ред.] я совершенно не знаю и никогда его не видела. Была ли в заводе шорная мастерская и где, мне неизвестно… Добавить более ничего не имею» (ЦГИАУ. Ф. 317. Оп. 1. Д. 5485. Л. 271).
В дальнейшем она изменила показания: «К своему прежнему показанию добавляю: я явилась к вам в камеру, следователь, без вашего вызова и хочу изменить свое показание. В прошлом месяце… ко мне в квартиру пришел неизвестный мне человек и, назвавшись тюремным часовым, передал мне записку от моего мужа. Сама я неграмотная и поэтому пошла к соседке своей Эстер Быковой... Быкова прочитала мне записку и под мою диктовку написала ответную записку мужу, вот такого содержания, как Вы мне только что прочитали (свидетельнице была прочитана копия записки, присланная при отношении начальника Киевской тюрьмы за №1795). Взяв эту записку, я попросила того человека передать ее мужу, а когда этот человек попросил меня поблагодарить его, я дала ему 50 копеек. После этого человек тот ушел и получил ли мой муж эту записку, я не знаю. Записка мужа была такого содержания, как Вы только что мне прочитали… Записку мужа порвали мои дети и представить ее Вам я не могу. Давая Вам свое первое показание, я была очень испугалась и боялась сказать Вам о записке, полученной мной от мужа. Больше записок я от мужа не получала. Добавить ничего не имею...» (ЦГИАУ. Ф. 317. Оп. 1. Д. 5485. Л. 276). – Ред.
{268} ... Прокурор: ... Гг. присяжные заседатели, имейте в виду, что Наконечный есть "Лягушка", но запомните, что у этого Лягушки-Наконечного есть дочь Дуня Наконечная. Вспомните ее показания о том, как она каталась на мяле вместе с Андрюшей Ющинским, с Женей Чеберяк[овым] и Людмилой Чеберяк[овой], и видела его первый раз в посту, перед Пасхой...
Суд постановляет прочитать показание Пухальского [свидетель остался неразысканным. – И.Г.].
Показание Пухальского
«Содержусь под стражей в Киевской тюрьме... с 27 сентября 1909 года... Я видел, что Бейлис и Казаченко находятся, по-видимому, в дружеских отношениях... О чем они вели разговоры, я не знаю. Казаченко по поводу Бейлиса мне ничего не говорил… Когда Казаченко вернулся из суда оправданным, Бейлис при мне стал просить Казаченко передать записку его жене. Меня же Бейлис попросил написать эту записку... и я, под диктовку Бейлиса, собственноручно написал предъявленную мне вами записку. Бейлис несколько раз прочитал эту записку сам, а затем Казаченко стал просить Бейлиса подписать эту записку, на что Бейлис согласился и записку эту подписал. Для чего нужно было, чтобы Бейлис подписал эту записку, я не знаю. Что означают отдельные фразы этой записки, я тоже не знаю...».