Убиенный поэт

Аполлинер Гийом

Мадуана

Это справедливо, если его обманули. Он сам из тех, кто при случае даже фею обведет вокруг пальца.

Лори

Сестра моя, ты говоришь о Ларисе, о том рыцаре, который обманул тебя в Мальвернском лесу? Что ж, если любишь, можно и обмануться.

Элинор

Ты так говоришь, потому что безответно любишь Говэна, солнечного рыцаря. Озерная дева не обманывала чародея.

Мадуана

Чародей прекрасен, но страшно обманут. Беда, если он и вправду мертв.

Лори

Так ли это? А вот Озерная дева исчезла.

Элинор

Может, она сама и умерла?

Мадуана

Возможно. Вот был бы мне подарок, я мечтаю, чтобы чародей обратил на меня внимание! Но способна ли она умереть?

Лори

Конечно,

она на все способна. Если она умерла, то от родов.

Элинор

Не будем ничего придумывать. Все говорят о смерти чародея, а у нас о ней какие-то смутные сведения.

Лори

Зато у нас есть сведения о его жизни.

Мадуана

Только он один все знает.

Элинор

А дева? Дева?

Лори

Ей никогда не будет ведома истина.

Голос мертвого чародея

Я мертв и хладен. Уходите, феи. Она бодрствует здесь, на могиле, заваленной прекрасными дарами, — та, кого я люблю, кто знает больше, чем знаю я, но так и не смогла меня постичь. Уходите. Вскоре мой труп сгниет, и я не хочу, чтобы вы меня этим попрекали. До самой смерти я пребуду в тоске, и когда мое тело было живым, оно исходило кровавым потом. До самой смерти моя душа пребудет в тоске, и причиной тому мое Погребальное Рождество, эта драматическая ночь, в которой предан проклятию вымышленный образ, оказавшийся на моем месте, разумный и обреченный.

Феи

Совершилось! Пойдем в другое место, поразмышляем над нашим невольным проклятием.

Феи удалились, и, покуда Озерная дева все еще сидела на могиле чародея, подрагивая от озноба, вновь появилось чудище Шапалю на драконьих лапах, с кошачьей головой, конским торсом и львиным хвостом.

Чудище Шапалю

Мяукал я, мяукал, но повстречал только ночных сов, которые подтвердили, что он умер. У меня никогда не будет потомства. Его имеют только достойные. Признаться, за собой я никаких достоинств не знаю. Я нелюдим. И проголодался, очень проголодался. Вот достоинство, которое я в себе открыл: я голодный. Нужно найти еду. Кто ест, тот не одинок.

Несколько сфинксов отстало от прелестного стада бога Пана. Темнота оказалась им не помехой — глядя на чудище мерцающими проницательными глазами, они приступили к нему с вопросами.

Сфинксы

Твои ясные глаза выдают смышленое существо. Ты такой же, как мы: в тебе множество «я». Скажи истину. Вот загадка. Она нетрудная, потому что ты все-таки животное. Что самое неблагодарное? Отгадывай, чудище, чтобы у нас было право умереть по собственной воле. Что самое неблагодарное?

Чародей

Рана самоубийцы. Она, убивает своего творца. Я говорю вам это, сфинксы, из соображений высшего гуманизма: вам всегда казалось, что вы на пороге смерти, пусть же у вас будет право умереть по собственной воле.

Сфинксы, отставшие от прелестного стада бога Пана, встали на дыбы, побледнели, улыбка на их лицах сменилась мерзкой, панической гримасой страха, и вдруг, выпустив когти, они вскарабкались на деревья, каждый на свое, и с высоты низверглись на землю. Чудище Шапалю, ни о чем не догадываясь и ничего не понимая, стало невольным свидетелем внезапной смерти сфинксов. Оно насытило свой лютый голод, сожрав их еще трепещущие тела. Между тем в лесу светлело. Опасаясь прихода дня, оно быстрее заработало челюстями и сладострастным языком. И едва настал скорбный рассвет, чудище Шапалю бросилось в самую темную глушь. С зарей лес наполнился шумом и ослепительным светом. Проснулись певчие птицы, а старая мудрая сова заснула. Много разных слов прозвучало этой ночью, но чародей удержал в памяти и до конца осмыслил разве что слова обманутого друида, пришедшего к морю: «Я учусь опять превращаться в рыбу». И улыбнулся, вспомнив изречение мяукающего Шапалю: «Кто ест, тот не одинок».

Солнце освещало лес, прохладный и цветущий. Птицы щебетали. Ни единого человеческого звука не примешивалось к лесному шуму. Озерная дева ощутила благотворность первых лучей. Даже намек на окружающую беду ее не тревожил, наоборот, радость от встречи с утром росла в ней, поскольку она была уверена, что чародей, лежащий в могильных потемках, не разделит с ней эту радость. Муравьи и пчелы суетились во имя благополучия своих мирков, но Озерная дева не обращала на них внимания, она презирала племена, стада, вообще любую толпу. Немало мерзостей унаследовала она от чародея, пока он обучал ее. И именно из жестокости избрала она лес местом его погребения. Тем временем солнце осветило вдали город — со всех сторон он был окружен стенами и рвами со стоячей водой. Этот город, в который можно было войти через трое ворот, назывался Оркенизой, и по его мостовым во все стороны сновали девушки, менестрели, обыватели и каноники. Повсюду распахивались низкие двери и открывались лавки торговцев александрийским ладаном, перцем, воском, тмином, суконными

товарами, кошельками, игральными костями, а также сапожные, скорняжные, ювелирные мастерские и меняльные лавочки; золотых дел мастера чеканили серебряные чаши и золотые кубки. На рассвете из этого города вышел пешком рыцарь по имени Тиоле. К полудню Тиоле дошел до опушки леса, в котором лежало в земле, как и положено трупам, тело чародея. Поплутав по чащобе, где ему не встретилось ни тропы, и утомившись, путник опустился у подножия раскидистого бука. А потом принялся весело насвистывать. К слову сказать, рыцарь Тиоле обладал удивительным свойством: он умел свистом подзывать животных. И вот весь лес пришел в волнение, все загудело и задрожало от бега и прыжков. Со всех сторон слетелись птицы и уселись на самых низких ветвях дерева, к стволу которого прислонился Тиоле, со всех сторон сбежались звери и тесным кольцом окружили насвистывающего рыцаря. Явились грифоны, драконы, чудище Шапалю, голуби, снежные барсы, химеры, сказочные змеи и змееныши, сфинксы, всегда живущие на пороге смерти, лисы, волки, пауки, змейки, скорпионы, драконы-тараски, жабы, саранча, лягушки и их головастики, барсуки, пиявки, бабочки, филины, орлы, грифы, малиновки, синицы, снегири, сверчки, соловьи, коты, оборотни, стада голодных коров и стада тучных в сопровождении быков, летучие мыши, ласки, мухи, куницы, Бегемот, медведи, цикады, ихтиозавры, стада оленей с оленятами, Левиафан, лани, кабаны, мокрицы, черепахи, двуутробки, лесные совы, шершни, гадюки, ужи, аспиды, питоны, павлины, козодои, пчелы, муравьи, комары, стрекозы, богомолы. Все пресмыкающиеся и четвероногие, все птицы, все крылатые и бескрылые насекомые, все, кто только мог услышать веселый свист, сошлись на этот зов и уставились на Тиоле. Однако рыцарь перепугался, увидев вокруг себя такое скопище животных. Он встал с земли и огляделся по сторонам. Сотни дружеских глаз смотрели на него; тогда, приободрившись, Тиоле сказал: «Я злоупотребил своими возможностями. Я-то свистел, чтобы развлечься. А вы все пришли ко мне. И вот я стою среди вас, одинок и безоружен. Простите, что бессмысленно вас созвал, видите, у меня даже собак нет, чтобы защититься. Видите, я у вас в плену и боюсь вас. Вы откликнулись на мой свист, но я вам чужак, я ничего не смыслю в пении птиц, в криках зверей, в шевелении усиков насекомых. Я чужак. Уж коли я вас собрал, воспользуйтесь этим, но дайте мне уйти ради вашего благополучия, да и моего тоже, все равно я не могу вас ничему научить».

Молодой соловей

К сожалению, он прав.

Ихтиозавр

Тиоле! Никто из нас не считает тебя чужаком; однако ты прав. Мы тебе чужие.

Левиафан

Иди, но не свисти больше, иначе тебе подобные примут тебя за змея.

Круг животных разомкнулся, и рыцарь Тиоле пошел сквозь лес в сторону города Оркенизы.

Едва он скрылся, животные взволновались и разделились — самцы отошли в одну сторону, самки в другую. Осталось только несколько гермафродитов да тех, кто вообще не имел пола. Бегемот вышел из группы самцов и заговорил. Все животные ему внимали.

Бегемот

Обратили ли вы внимание на примечательные доводы человека? Мы ему, видите ли, стали чужаками. Частичка правды в этих словах есть, но все остальное — сущее бахвальство. Ему было бы лучше остаться с нами, а нам лучше воспользоваться теперь тем, что он нас собрал; ушел же он отсюда трусливо. Я могу говорить от имени вас всех: я один вынашиваю все те ясные мысли, что каждый из вас по отдельности имеет при себе. Поэтому, если никто не возражает, я объявляю себя диктатором... Итак, я диктатор. Слушайте голос первозданного Бегемота. Теперь мы расселимся в этом лесу с могилой посередине, будем жить, приятно общаясь друг с другом, и играть в игру под названием «Кто умрет первым». Однако в игру будут приняты не все животные. Прежде всего из нее исключаюсь я, как диктатор, поскольку я первозданен, уникален, непоколебим и к тому же, полагаю, бессмертен. Также исключаются все бесполые, ни самцы, ни самки. Они продолжат свою полезную работу и будут добывать нам ежедневную пищу. Что касается гермафродитов, то, естественно, они должны быть ликвидированы, поскольку существование их бессмысленно.

Едва Бегемот закончил свою речь, как животные набросились на гермафродитов, и, поскольку то, что сказал диктатор, всем показалось разумным, те, не сопротивляясь, позволили себя уничтожить. Таким образом плотоядные млекопитающие получили свой первый завтрак. Чудище Шапалю тоже было не прочь утолить зверский голод, который был единственным его достоинством. Тем не менее, разместившись перед Бегемотом, оно произнесло: «Возможно, некоторые бесполые животные и обладают коллективным разумом, понуждающим их работать на других, как на самих себя; я же батрачить не буду. Да, я не могу произвести потомство, зато у меня превосходный аппетит, он сводит меня с другими существами, а большего мне и не надо. К тому же я скверный работник, и если вы на меня надеетесь, то рискуете околеть с голоду. Правда, подобный исход и есть цель вашего эксперимента. Но, в сущности, все это мне безразлично, поэтому я предпочитаю остаться свободным. Прощайте».