Убить чужой рукой
Шрифт:
Наверное, теперь миссис Хиггинс разочаруется в нем. Она любила Сьюзен — точь-в-точь как и все, кто знал Бобби. Сьюзен милая, добрая. Из нее получилась бы идеальная жена во всех смыслах.
Но все кончено. Бобби солгал психологу — наверное, потому, что правда причиняла ему боль. Пять часов назад они со Сьюзен расстались. Фантастика, но так оно и случилось.
Сегодня он проснулся за полдень, сбитый с толку шумом транспорта, наполнившим комнату. Господи, он проспал. Он в чужом доме, у него нет с собой формы — о черт, ну и достанется же ему…
А
Потом он увидел светлую головку Сьюзен, горячую и тяжелую, у себя на плече. Ее обнаженное тело, прижавшееся к нему. Ее левую ногу, обвивавшую его бедро. Простыни, пахнущие лавандой и страстью.
Бобби высвободил руку. Сьюзен пошевелилась, перекатилась на спину, глубоко вздохнула и снова погрузилась в сон. Он смотрел на нее с каким-то непонятным чувством. Ему хотелось коснуться ее щеки. Вдохнуть аромат ее кожи. Он хотел свернуться клубочком и прижаться к ней, как ребенок.
Бобби подумал: если он не вылезет из постели, то день не начнется. Он и Сьюзен могут остаться здесь — ему ничего не придется рассказывать, и она ничего не узнает. Его миром станут ее растрепанные светлые волосы, теплая кожа и простыни, пахнущие лавандой.
Он никогда не станет вспоминать о том, что совершил. Он больше не будет человеком, нажавшим на спусковой крючок. Господи, сколько в жизни дерьма!
Бобби вылез из постели и пошел в ванную, а там вспомнил, что со вчерашнего вечера не заходил в туалет, и помочился с величайшим удовольствием. Потом он оделся, полез в ящик, где лежали его вещи, и по возможности тихо собрал их в рюкзак.
На пороге спальни он замешкался. Он увидел румянец на щеках Сьюзен, ее золотые локоны и снова почувствовал боль, которая никак не желала проходить.
Бобби редко вспоминал о своей матери — и почти всегда вот в такие минуты. Когда он ждал того, чего совершенно точно не мог получить. И чувствовал себя отчасти расстроенным, отчасти разочарованным, но всегда чужим и чего-то ждущим.
Он вспомнил, как вчера вечером женщина держала ребенка, прижав голову мальчика к своей груди и плотно закрыв ему уши обеими руками. Бобби задумался (с каким-то нехорошим предчувствием): интересно, сделала бы его мать то же самое?
В два часа дня, когда ему следовало бы патрулировать Девяносто третье шоссе, отслеживая лихачей, нетрезвых водителей и тех, кому требуется помощь на дороге, то есть проделывать то же самое, что и все эти годы, Бобби стоял на пороге спальни своей возлюбленной и чувствовал, как в его душе что-то рвется. Острая, сильная физическая боль.
Потом она схлынула, и осталась угасающая боль, эхо, призрак боли, тихий плач по тому, что могло бы быть. Бобби придется с этим жить долгие годы.
Он ушел.
Когда за ним захлопнулась
Бар «Эль-стрит таверн» выступал этаким прообразом всех баров, возвращавших посетителей в эпоху прокуренных залов и бильярда под пьяную руку, — в ту эпоху, когда за стойкой не воспрещалось курить, а все посетители являли собой дружную семью (недаром бары — место действия в самых популярных сериалах). Здесь всегда ошивалось множество полицейских. И местных жителей. «Эль-стрит таверн» считался именно тем заведением, где человек мог расслабиться.
В пятницу вечером бар неизменно был переполнен. Бобби подумал, что ему придется стоять, но, когда он пересекал тускло освещенную комнату, его заметил Уолтер Дженсон из полицейского департамента и немедленно соскочил с табурета:
— Бобби, старик, тащи сюда свою задницу. Садись и чувствуй себя как дома. Эй, Гарри, я ставлю этому парню пиво!
— Кока-колу, — машинально отозвался Бобби, пробираясь к исцарапанной деревянной стойке, возле которой стояло множество мужчин — знакомых и незнакомых. По ту сторону стойки Гарри уже наливал ему пиво.
— Черта с два! — решительно возразил Уолт. — И не бойся, тебя не вызовут. Забыл? Пока ты в отпуске, можешь не дергаться. Так что сядь, расслабься и выпей холодненького.
— Да, точно, — с удивлением сказал Бобби. — Ты прав.
Додж взял пиво. Уолт поздравил его с успехом.
— Я получил новость, можно сказать, из первых рук — от лейтенанта Джакримо. Ты сделал то, что и должен был. Черт возьми, Бобби, отличный выстрел.
Еще один полицейский, Донни, тоже захотел к ним присоединиться. Он, в свою очередь, поставил Бобби выпивку и продолжил:
— Как оно выясняется, за деньги счастья не купишь. Уолт, сколько раз мы с тобой бывали в Бэк-Бэй? Три? Четыре? Пять? Прости, Бобби, вчера мы пропустили все веселье.
До Бобби только сейчас наконец дошло: Уолт и Донни — бойцы из отряда быстрого реагирования.
— Что там творилось в Ревере? — спросил он.
— Старая история, — ответил Донни. — Парень стрелял в потолок в собственном доме после шести бутылок пива. Когда мы приехали, он еще немного пошумел, а потом, когда лейтенант начал уже злиться из-за отсутствия всякого прогресса, вдруг остыл. Мы вошли и повязали его спящим. Скучно. Позабавиться мы не успели.
— Но вы уже бывали в Бэк-Бэй?
— Конечно. Джимми со своей женой частенько там зажигали. Он напивался, она злилась — и понеслось.
— Он ее бил?
Донни пожал плечами:
— Мы не видели, а она не жаловалась. Они не всегда вызывали полицию. Обычно нам звонили соседи.
— Людям не нравится, когда за стенкой драка.
— Джимми любил швырять вещи из окна, — сказал Уолт. — Однажды он выбросил с балкона стул и угодил в соседский «вольво». Сосед точно был не в восторге.