Убить чужой рукой
Шрифт:
Кэтрин подошла к кровати, провела рукой по матрасу и уставилась на темные пятна крови, а потом легла на середину огромного пустого ложа.
Джимми впервые увидел ее в переполненном магазине, где она продавала духи, и ухмыльнулся своей кривой улыбкой:
— Эй, детка, ну-ка брызни на меня вот из этой штуки.
Потом они занимались любовью, Джимми понял, что она абсолютно холодна, и попытался все свести к шутке.
— Знаешь, крошка… Нам нужно еще попрактиковаться.
Джимми крутил в руках кольцо, когда, встав на одно колено, делал
Джимми спал с горничной, с няней, с ее подругами. Джимми ушел в бар, когда ей в первый раз понадобилось срочно везти Натана в больницу. Джимми пробил стенку кулаком, когда Кэтрин осмелилась попросить меньше пить. Джимми врезал ей по ребрам, когда она набралась храбрости сказать, что с Натаном не все в порядке.
Полгода назад Джимми обнаружил тайник, где Кэтрин хранила письма от своего любовника. Он ворвался в спальню в четыре часа утра. Ударил ее в живот, привязал к кровати и изнасиловал.
— Наверное, мне следовало это сделать с самого начала, — сказал он потом. — Тогда, может, ты бы хоть что-то почувствовала.
Пару часов спустя они сидели друг напротив друга за завтраком и мило беседовали о погоде.
Кэтрин свернулась клубочком на матрасе и положила руку на то место, где обычно лежал ее муж. Она вспомнила выражение его лица в последнюю секунду — в тот краткий промежуток времени, когда пуля нашла уязвимое место у него за ухом, но еще не вышла сквозь висок. В этом выражении не было ничего красивого, ничего обаятельного. Джимми смотрел на неё так, будто его предали.
Интересно, какая мысль поразила его сильнее: о собственной неминуемой смерти или о том, что он не успел ее убить?
Из комнаты Натана донесся шум, Пруденс позвала хозяйку, Кэтрин понеслась по коридору, удивляясь своим слезам.
Больница.
Торопливые приказания, которые выполняются немедленно. Острая игла. Кровь. Еще один укол, и капельница установлена. Третий укол. Натану ввели катетер.
Худенькое тельце Натана корчилось на больничной кровати, время от времени подергиваясь, когда ребенок пытался сесть. Его щеки пылали, по лицу катился пот. Живот болезненно вздулся, а грудь казалась впалой, когда мальчик, задыхаясь, втягивал воздух.
Ординатор сообщил:
— Острая кишечная боль.
Медсестра крикнула:
— Пульс сто пятьдесят, давление сто пятнадцать на сорок…
Доктор Рокко отрывисто распоряжался:
— Два миллиграмма морфина, холодные компрессы, внутривенный раствор. Давайте, ребята, шевелитесь!
В первый раз, когда Кэтрин проходила через это, она жутко тряслась. Теперь она сохраняла мрачное спокойствие опытного бойца, наблюдая за тем, как одни привязывали извивающееся тельце Натана к кровати, а другие расстегивали на нем пижаму и прикрепляли провода, ведущие
Это длилось бесконечно, Натан сражался за жизнь, а врачи боролись с ним.
Потом, когда худшее миновало, сестры и ординаторы отправились по другим вызовам и Натан остался один (без сознания, чуть дыша, едва различимый на больничной койке), доктор Рокко отвел ее в сторону.
— Кэтрин… Я знаю, сейчас у вас многое изменилось.
— Ты так думаешь? — Она сказала это слишком резко, тут же пожалев о своем тоне. Кэтрин отвернулась от доктора Рокко и уставилась на стены. Чересчур белые. Она слышала, как аппаратура усердно отсчитывает сердечный ритм Натана. Иногда этот звук преследовал ее во сне.
«Джимми, с Натаном нужно что-то делать».
«Господи, Кэтрин, ты не можешь оставить бедняжку в покое?»
«Джимми, посмотри на него. Он болен, очень болен».
«Да? Все эти дурацкие анализы так ничего и не доказали. Может, дело не в Натане, Кэт. Я начинаю думать: не исключено, что дело в тебе».
— Кэтрин, у него опять панкреатит. Уже в третий раз за этот год. Учитывая состояние его сердца и всего организма в целом, он не может бороться с этой инфекцией до бесконечности. Печень увеличена, налицо все признаки недостаточного питания. А главное, он потерял в весе с тех пор, как я видел его в последний раз. Вы соблюдаете диету, о которой мы с вами говорили? Кормить небольшими порциями, но часто, давать только соевые продукты?
— Трудно заставить Натана есть.
— Какая его любимая еда?
— Он любит соевый йогурт. Но редко может съесть больше двух ложечек.
— Он должен питаться.
— Я понимаю.
— Должен получать витамины.
— Мы стараемся.
— Кэтрин, у четырехлетних детей не бывает анорексии. Четырехлетние дети не морят себя голодом.
— Я знаю, — беспомощно прошептала она. — Знаю. — И добавила уже настойчивее: — Ты можешь сделать что-нибудь еще?
— Кэтрин… — Доктор вздохнул. Теперь он тоже смотрел в стену. — Я передам вас доктору Орфино.
— Ты отправляешь меня к другому врачу?
— Он сможет принять Натана в понедельник, в три часа.
— Но другой врач — это снова анализы. — Кэтрин была в шоке. — Натан уже устал от них.
— Я понимаю.
— Тони… — Это прозвучало как мольба. Она сказала и тут же пожалела об этом.
Наконец доктор Рокко взглянул на нее:
— Главный врач официально попросил меня от вас отказаться. Прости, Кэтрин, но у меня связаны руки.
Наконец Кэтрин все поняла. Джеймс. Ее свекор нажал на доктора Рокко либо связался с больничным начальством или и то и другое. Не важно. Тони Рокко больше не врач Натана и не союзник Кэтрин.
Она встала, стараясь держать спину прямо, а подбородок кверху, и протянула руку:
— Благодарю вас за помощь, доктор.
Он поколебался, а потом мягко сказал:
— Мне жаль, Кэт. Доктор Орфино — очень хороший специалист.