Убить футболиста
Шрифт:
— Класть трубку не в ваших интересах, Аркадий Петрович. А звонит вам Сергей Кадилин. Помните такого?
На другом конце провода повисла пауза — видимо, там мучительно прикидывали, стоит ли продолжать беседу с внезапно объявившимся футболистом. Наконец выбор был сделан.
— Куда же ты пропал, Сергей? — Голос чиновника заметно подобрел. — Сколько лет от тебя ни слуху ни духу.
— Зато вы с газетных полос не сходите. Правда, толку мало — наш футбол как был в заднице, так там и торчит.
— Ты что, ради этого мне позвонил? Неужели до сих пор злишься на меня за ту последнюю встречу?
В это время трехминутный лимит времени истек и в таксофоне прозвучал предупредительный сигнал. На него оперативно среагировал стоявший рядом пучеглазый, который тут же опустил в щелочку очередной жетон. В дальнейшем подобные манипуляции он совершил еще несколько раз. Разговор между тем продолжался.
— Наверное, хорошие деньги за свою работу получаете? — спросил Кадилин.
— Нормальные, — уклончиво ответил чиновник.
— Я читал, вы себе шикарный дом на Рублевке построили?
— Врут газеты — обычный дом в два этажа.
— Ну да, у вас же у всех — скромные зарплаты, обычные дома, недорогие автомобили.
— Сергей, извини, но у меня нет времени обсуждать с тобой мою зарплату. — В голосе чиновника Кадилин вновь уловил раздражение. — Ты в свое время тоже жил неплохо — имел и квартиру, и машину, ездил по заграницам. Разве я виноват в том, что затем ты все это потерял? Пить надо было меньше.
— А вы, значит, не пьете?
— Я, дорогой мой, знаю меру. А ты этой меры не знал. Странный вы народ, спортсмены! Вечно обвиняете кого угодно, только не себя, в своей неудавшейся жизни.
— А вы считаете, что ваша жизнь удалась?
— Во всяком случае я не жалуюсь. Как умею работаю, по мере сил помогаю нуждающимся.
— Что же вы мне не помогли, когда я к вам за помощью пришел?
На другом конце провода вновь повисла пауза. Наконец собеседник Кадилина произнес:
— Сергей, мы с тобой взрослые люди и играть в прятки нам не пристало. Поэтому скажу тебе прямо — помогать тебе я не хочу. Барсукову, Епишеву или другим ребятам — пожалуйста, но тебе — нет. И в этом ты сам виноват. Ты ведь у нас всегда был гордым, никогда ничего не просил. Вот и живи со своей гордостью.
— Спасибо за откровенность. Только вы зря думаете, что я звоню вам с очередной просьбой о помощи. Я ведь каким был гордым, таким и остался, и на ваш счет не заблуждаюсь.
— Тогда чем вызван этот звонок?
— Если честно, то элементарной жаждой мести. Вы откровенно признались в том, что меня не любите, вот и я хочу ответить вам тем же. Подвернулся случай вам отомстить — вот я и позвонил.
— Что же это за случай? — продолжал удивляться чиновник.
— Да так, мелочь — одна видеокассета. А записаны на ней вы, причем в очень интересной компании.
— Какой компании? Что ты мелешь? И вообще, я чувствую, что продолжать разговор дальше бессмысленно, поэтому кладу трубку.
— Если вы положите трубку, то эта кассета попадет в руки людям, которые спят и видят, как бы турнуть вас из вашего кресла. Понимаете, о ком я говорю? Понима-а-ете. Так что в ваших интересах выслушать меня до конца.
— Хорошо, я выслушаю тебя, — после короткой паузы произнес чиновник. — Только имей в виду, если ты перейдешь рамки приличия…
— Рамки приличия перешли вы, — перебил собеседника Кадилин. — Вы говорите, я меры не знал? А вы знали, когда вас в хвост и в гриву двое пидоров трахали? Или этого не было? Тогда позвольте вам напомнить, где конкретно все это происходило. На пленке зафиксирована дата — восьмое марта этого года. То есть в женский праздник спортивный чиновник достаточно высокого ранга позволяет пользовать себя по-дамски двум мужикам. Эдакий обоюдный подарок. Все это действо происходит в роскошных апартаментах, на фоне камина и висящей над ним картины Айвазовского «Девятый вал». Не могу сказать точно, подлинник это или всего лишь копия, но то, что творят с вами под картиной, — самая настоящая реальность.
— Какая мерзость! — с возмущением воскликнул на другом конце провода чиновник. — Это грубая провокация, которую я без внимания не оставлю. Ты еще пожалеешь, что ввязался в это дело.
— А что вы мне можете сделать? — засмеялся в ответ Кадилин. — Я и так опустился на самое дно. А вот вам есть что терять. После того как эту кассету обнародуют, я просто уверен — ваша беззаботная жизнь завершится. Такого рода компромат наши охочие до скандалов граждане с удовольствием посмакуют. Я уже приблизительно представляю себе, какого рода заголовки украсят наши газеты.
На другом конце провода вновь повисла пауза, во время которой пучеглазый успел отправить очередной жетон в чрево таксофона. При этом он специально показал Кадилину, сколько жетонов у него осталось — четыре, что означало — времени на разговор осталось всего лишь двенадцать минут.
— Что замолчали? — первым нарушил тишину Кадилин. — Или все еще не верите в правдоподобность такой съемки? Чтобы вам окончательно стало ясно, что я не вру, назову еще ряд деталей, запечатленных камерой. Одного из ваших партнеров вы пару раз назвали Славиком, а второго — Ленечкой. Последний — высокий блондин лет двадцати пяти. Вас они, на вашу беду, называют вполне однозначно — Аркадием Петровичем. Кроме этого, на пленке прекрасно видно родимое пятно у вас на пояснице. Теперь верите?
— Откуда у тебя эта кассета? — откликнулся наконец чиновник.
— Купил в палатке, — засмеялся Кадилин. — Шучу. Случайно оказался в гостях у одного человека и наткнулся на нее в видеомагнитофоне. Естественно, узнав в одном из героев вас, я не мог остаться безучастным — без ведома хозяина взял ее себе.
— Кто этот человек?
— Какая разница? Хотя для вас, конечно, — большая. Однако имени его я вам не назову.
— Но это же шантаж и вторжение в личную жизнь! — все еще пытался защищаться чиновник.
— Ошибаетесь, Аркадий Петрович. Какая же это, к черту, жизнь? Это самая настоящая гнусность. Ведь в конце фильма вы забавляетесь с мальчиком, которому от силы лет тринадцать-четырнадцать!
— Чего же ты хочешь от меня? — усталым голосом спросил у Кадилина чиновник.
— А вы сами не догадываетесь?
— Денег?
— Угадали.
— Сколько же тебе надо?
— А сколько вам не жалко выделить на такое дело из своей скромной зарплаты?
— Десять тысяч долларов тебя устроят?