Убить генерала

Нестеров Михаил Петрович

И Алексей тихо бросил прокурору:

— Мусор... Раньше ты был чище других, но по той причине, что бог миловал тебя не вляпаться в грязь. А когда ты наступил в нее, отмыться не смог при всем желании. Когда ты говорил «да» Свердлину, ты готов был отсидеть и год, и два. Срок только прибавил бы тебе весу. Я тоже такой, так что ты не расстраивайся.

Ему не нужны адвокаты, думал Захар, глядя с пренебрежением на прокурора. И ему не грозит ни год, ни два. Он построил свою игру на зеленом сукне правды-Он вываливал на исполнителей документальные преступления главкомов и пересыпал их словесной перхотью: «Вы догадались, чего хотим мы». Он не платил им денег, ни разу не сказал, что нужно кого-то убить. Он ничего такого не ожидал. Поэтому сделал благородный шаг: решил взять ответственность за убийство генерала на себя. Не сразу. Он колебался, думал, гнида, о себе, но в первую очередь — о них. Он добьет их в зале суда, если до этого дойдет: «Дронов — преступник. Поэтому они сделали правильный выбор. И я не жалею, что мои слова были истолкованы неверно. Я не держу на этих парней зла. Наоборот, я благодарен им. Они сделали то, чего в свое время добивался военный трибунал». И под гром аплодисментов покинет зал заседания.

Алексей Захаров усложнял простую в общем-то комбинацию с заказчиком и двумя исполнителями и заходил в тупик. Образно — прошел от покера до преферанса. Он не мог представить, что генерал спецслужбы, интриган по сути, мастер комбинаторики, играл с ним в подкидного дурака. Совсем скоро генерал произнесет над трупом этого военного дерьма молитву: «Я обнимаю своего соседа, но только с целью задушить его».

Сергей Румянцев уволился со службы полгода назад и устроился в ЧОП «Визави-5» на должность психолога. Все сотрудники охранного предприятия были выходцами из ФСБ и МВД. Бывший «слоненок» находился на своем рабочем месте — в приличном кабинете с мягкими креслами и удобным столом. Он глянул в окно, на подъехавшую со стороны Грузинского Вала машину. Человек, который вышел из длиннющего и словно напомаженного «Вольво V70», некогда был непосредственным начальником Сергея. Олег Зубков возглавлял отдел, который чаще всего в прессе называли «отделом спецопераций». Он быстрым шагом направился к подъезду и уже через минуту, предъявив на входе служебное удостоверение, вошел в кабинет.

— Ты начинал заниматься с Крапивиным? — спросил Зубков, поздоровавшись и заняв место в кресле.

— Да, — ответил Сергей. — С ним что-то случилось?

— Боюсь, как бы не пойти по стандарту: что не можем отвечать за то, что Крапивин предпринял по собственной инициативе. Это он угрохал Дронова.

Сергей неожиданно для себя перекрестился и проявил интерес:

— А что насчет его дела?

— Мы отправили его в архив ровно через неделю после того, как узнали детали спецоперации в Веденском районе. Мы не стали интересоваться, какие вопросы ему задавали контрразведчики, для нас стало ясно, что Крапивин для дальнейшей работы непригоден.

— Оказалось наоборот.

— Да, со знаком минус. Если шефы узнают об этом, нам конец. Будем молчать, пока нас не спросят. Я заехал предупредить: ты вообще ничего не слышал про Крапивина, не знаешь, кто он такой, никакой самодеятельности. Сейчас парни проверяют, не осталось ли какой-нибудь информации на электронных носителях. Жаль, дело из архива не удастся забрать. В общем, это не мы воспитали убийцу генерала и позволили ему скрыться с места преступления.

— Он скрылся? — ничуть не удивился Румянцев. — Ну тогда его долго будут искать. Он мне с первого занятия показался перспективным, я даже упомянул об этом в отчете.

— Напоминаю еще раз: молчать, пока не спросят. Содействовать изо всех сил, пока не попросят.

— Да, я бы мог помочь в этом деле. Но, с одной стороны, я уже не на службе, а с другой — неохота.

— Тебе интересно, я понял.

* * *

Основанием для разыскных мероприятий в отношении Виктора Крапивина и Юрия Хворостенко стало постановление Терехина об объявлении розыска данных скрывающихся лиц, разумеется, без приостановки дела. Относительно Хворостенко у Николая имелись серьезные опасения. Хворостенко — юрист и построил беседу с исполнителями так, чтобы его не обвинили как заказчика преступления. Он в любой момент вывернется, как чулок, наизнанку. Больше настораживает его исчезновение и молчание. Именно это может служить косвенным доказательством, что у него есть боссы. И он ждет их распоряжений.

Капитана Проскурина вернули в «Лефортово». Прежде чем идти к шефу с докладом, полковник Терехин несколько минут провел в полном молчании. В данное время он размышлял о поведении снайпера, пытался разобраться с его внутренним состоянием.

Внешне капитан был спокоен — если не брать в расчет крутые желваки на скулах и подрагивающие руки. Впрочем, эту пляску объяснил сам Проскурин, когда полковник увидел его впервые и сразу обратил внимание на его дрожащие пальцы: «Нервы?» И услышал не совсем внятный ответ: «Рецидив. Давно уже». Казалось, начало удачной беседе было положено. Это слышалось не только в ответе, но и в интонации. Но не тут-то было.

Начало допроса навело полковника на смелую на первый взгляд мысль: Проскурин понимал, что его используют, но не остановился, прошел до конца. Почему? И Терехин почти сразу же нашел ответ на свой вопрос. Ему показалось, что Андрея не интересовало, кто именно стоит за покушением на Дронова, для него главное — личные мотивы, которые пусть не совпадали с мотивами заказчика (Хворостенко), но перекликались. По большому счету, заказчик и исполнитель искали друг друга, и дело далеко не в личностях. Фактически пропагандистская работа Юрия Хворостенко свелась на нет, он и его окружение были заняты поиском человека, который разделил бы их точку зрения — лживую по отношению к искомому лицу, что все же частично приоткрывало завесу пропаганды.

Да, все так и было. Что в какой-то степени подтвердил сам капитан-инструктор, когда не колеблясь указал на фото преступника: «Это он». Именно преступника а не единомышленника. Не члена или главы «Второго кабинета», не разбитого инвалида, дошедшего до ручки Скорее всего эта показуха была рассчитана на второго снайпера, поскольку в таком сложном деле в одиночку Проскурин работать не мог. Грубо это или нет, но это он подставил напарника. Он дошел до ручки.

Поэтому напряженная работа того же Вадима Соловьева, который допрашивал Андрея Проскурина, виделась мартышкиным трудом.

Все материалы ложились на стол Терехина незамедлительно. Едва Проскурин заговорил про военного прокурора Юрия Хворостенко, как спустя минуты Николаю стала известна его биография.

Прежде чем конвойные увели Проскурина из кабинета Терехина, полковник воспроизвел свои мысли вслух. Как и прежде, он смотрел в глаза снайпера.

— Я не знаю, какие шаги предпримет Хворостенко, — привычно похрипывал Николай. — Он рассчитывает на огласку этого дела. А ты, Андрей? Во время допроса я газету читал, заметил? Нет, это не пресловутый следовательский прием, я действительно вычитал нечто интересное. Вот послушай. — Терехин взял со стола газету и прочел: — «Шум быстро утихнет, и зрители, немножко попечалившись, найдут, чем сердце успокоить. На то и расчет. На общее равнодушие. На удивительную нашу способность легко отвлекаться от проблем, если они не касаются тебя лично. На страусиную нашу привычку прятать голову в песок. Между тем, если о проблемах не будут говорить, их меньше не станет. Их, напротив, станет больше. Но об этом мы с изумлением узнаем, когда закончится мертвый сезон».

Полковник отложил газету и акцентировал:

— Вот хорошее название для нашего дела: «Мертвый сезон».

Газета упала на пол. Вадим Соловьев поднял ее и глянул на шефа. Полковник сказал много, но не дошел до главного. Вот сейчас он приступит к настоящей обработке, покажет этому снайперу, кто в доме хозяин.

— Я не первый год в сыске, такие дела распутывал, которые тебе и представить трудно. Давай я разберу по косточкам, почему ты так быстро сдал своего напарника, — сделал ударение Терехин. — Причина прет из твоего ареста, Андрей. Вот как ты рассуждал, причем с нашей подачи: скрывать второго снайпера бесполезно, потому что его все равно вычислят. Его убьют, если он окажет сопротивление. И таким образом ты прекращаешь его мучения — а это непрерывные скитания, мысли о постоянном преследовании, охоте и так далее. Ты много сказал, но не сказал главного: у твоего напарника вообще не было шансов. Ты бы все равно сдал его, речь идет только о сроках.