Убить Генри Киссинджера!
Шрифт:
– Сообщу эмиру, – пожал плечами шейх, – дело будет замято, словно ничего и не было.
Эмир правил страной из своего дворца, находящегося в двадцати километрах от Кувейта. Все решения принимались в строжайшей тайне на семейном совете.
– Так ведь это палестинцы! – настаивал князь.
Улыбка шейха стала откровенно злобной.
– Ничего, это им полезно!.. А то слишком распустились. Забыли, что не у себя дома...
Малко подошел к врачу, который занимался Аминой. Медицинской лопаточкой он выскребал из влагалища молодой женщины коричневую массу.
– Что
– Соль. – Лицо доктора искривилось от боли и отвращения. – Видите ли, в местных эмиратах существует вековой обычай, когда женщины после родов кладут себе во влагалище немного соли, чтобы мускулы скорей сократились и муж получал больше удовольствия. Эти мерзавцы вообще взрезали несчастной влагалище и до отказа набили его солью. Как она смогла выдержать такую страшную боль, не представляю!
Малко и Грин содрогнулись от этого рассказа. Палачи, зная, что девушка все равно ничего не может рассказать, мучили ее ради садистского удовольствия. А бедняжка и понятия не имела, чего от нее хотят и за что терзают. Золотистые глаза князя приняли зеленоватый оттенок. Перед ним вдруг возникла надменная физиономия Винни Заки. Сюда бы ее привести! Он повернулся к шейху:
– Простите, у вас не будет предлога повидать госпожу Заки? Мне бы очень хотелось, чтобы она посмотрела, в каком состоянии находится Амина.
Шейх удовлетворенно улыбнулся:
– Нет ничего легче!
Винни Заки вошла в комнату с такой злобой на лице и ненавистью в глазах, что если бы они могли убивать, Малко превратился бы в пыль. Перед тем она резко отчитала шейха при йеменцах, и теперь они готовы были ее придушить. Амина, которой влили изрядную дозу морфия, лежала без сознания. Возле постели стояла тарелка, полная коричневатой, пропитанной кровью соли.
– Объясните мне, пожалуйста, – начал князь, – во имя каких идеалов ваши друзья пытали и мучили эту глухонемую девушку, которая не могла бы даже вымолить себе прощения по причине своей болезни?
Винни сжала побелевшие губы:
– А что вы сотворили с бедной Фавзией? Она прибежала ко мне сама не своя! Я буду жаловаться эмиру и просить его о вашем изгнании из страны!
– Можете жаловаться хоть в ООН! Там будут ужасно рады узнать об этой омерзительной истории с солью. Кстати, я попрошу доктора дать кое-какие пояснения.
Врач холодно и обстоятельно, с употреблением точных терминов изложил суть дела. Винни не отрывала глаз от прикрытых марлей бедер танцовщицы. Черты лица прекрасной датчанки были по-прежнему жестки, однако во взгляде читалась растерянность. Дослушав до конца, она бесстрастно обронила:
– Пытки наверняка имели причину. Нельзя ни о чем судить, не выслушав другую сторону.
Это было уже просто бравадой, потому что, когда князь прямо посмотрел женщине в глаза, она тут же отвела их в сторону. Малко почувствовал, что в настроениях Винни произошла какая-то перемена.
– Ну что ж, – сказал он, – вы можете идти. Надеюсь, ваша служанка скоро придет в себя...
Винни очень живо возразила:
– Но зачем вы вообще заставили меня прийти? Я думала...
И тут Малко решил идти ва-банк. Будь что будет! Может, именно сейчас настала минута использовать происшедший в ней психологический перелом. Он глубоко вздохнул:
– Скажите, пожалуйста, очень вас прошу, кто собирался совершить покушение на Генри Киссинджера?.. Мне почему-то кажется, что вы в курсе дела...
Винни Заки на мгновение застыла, губы ее дрогнули, и что-то беспомощное мелькнуло во взгляде.
– Но вы – сумасшедший! Я совершенно не понимаю, что вы от меня хотите...
Грудь женщины глубоко вздымалась, и чувствовалось, что она прилагает большие усилия для того, чтобы себя контролировать. В конце концов она сумела взять себя в руки.
– Я просто рассматриваю это как шутку дурного тона. – И она повернулась к Абу Чаржаху: – Я могу, наконец, уйти?
– Конечно!
Она круто повернулась и вышла, не сказав никому ни слова. Шейх покачал головой:
– Муж совершенно неправильно ее воспитывает! Госпожа Заки должна больше заниматься любовью и гораздо меньше – политикой.
Малко в общем был доволен, что преподал урок высокомерной Винни. Может, ее страсть к палестинскому движению немножко поутихнет?.. Это поможет расследованию. Впрочем, сейчас надо немедленно продолжать начатое дело.
– Амина наверняка что-то знает, – сказал он шейху. – Вы не найдете нам другого переводчика?
– Безусловно. Но надо отправить девушку в госпиталь.
– Да-да, прошу вас, но на сей раз я попрошу Элеонору Рикор ночевать в палате, а мы с Грином должны расположиться где-то по соседству.
На дворе давным-давно рассвело. Малко бесшумно вошел в комнату, где, не раздеваясь, спал Ричард Грин. Автомат лежал на полу рядом с его постелью. Американец вскочил, однако князь жестом его успокоил: все пока в порядке. Он открыл дверь в палату, где лежала Амина. Сидевшая возле постели Элеонора подняла голову:
– Она просыпается...
Вошла растерянная, тощая и блеклая на вид преподавательница школы глухонемых, перепуганная перспективой ввязаться в подобную историю. Съежившись, она присела на стул. Амина, в кровоподтеках и с заплывшими глазами, улыбнулась Малко. Тот попросил:
– Пусть расскажет, что с ней произошло.
Начался медленный, но постепенно ускоряющийся разговор на пальцах. Переводчица глубоко вздохнула:
– ...Ну, вот, пришел к ней ее «жених». Увидел новую одежду, стал расспрашивать. Она призналась, что купил иностранец. Ужасный гнев. Жених немного умеет объясняться на пальцах. Он сказал, что Малко израильский и американский агент в Кувейте для подрыва палестинского движения. Потом ее отвели в подвал и стали пытать, чтобы выведать еще какие-то секреты, но она ничего не могла им ответить. Во всяком случае, он никогда на ней не женится, но какое это имеет значение!.. Они набили ей внутренности солью и оставили умирать в страшном подвале от боли и ужаса...