Убить Горби
Шрифт:
При этих словах командира Вовка невольно вздрогнул.
– Если начать операцию, будет кровь, – продолжал офицер. – Защитники здания многочисленны и настроены решительно, баррикады за последние два дня существенно выросли и укреплены не по-детски. Предвижу, что в результате штурма погибнут сотни наших же с вами сограждан, включая самого Ельцина и находящихся в здании артистов: Михалкова, Ростроповича… Плюс иностранные корреспонденты. А еще, ребята, вас терять не хочется. Как я уже говорил, там засела десантура и некоторые из наших бывших сотрудников. Помимо нас, есть еще несколько групп. Они все предпочитают дождаться политического решения вопроса. Поэтому я приказываю: вернуться на место дислокации и ожидать дальнейших распоряжений там. Вопросы есть?
Бойцы переглядывались, переминались с ноги на ногу. Наконец, один со вздохом произнес:
– Хорошо, чайку горяченького попьем. Извините, товарищ подполковник, а генерал Карпухин – он что?
– Считайте, что это его приказ. И товарищ Бесков тоже за отмену штурма.
Вовка был и рад и не рад такому повороту. С одной стороны, надо же было нейтрализовать очаг сопротивления. С другой стороны, там ведь Пашка…
Но что здесь происходит, если командир группы «А» Карпухин не подчинился приказу?! А приказывать такому человеку мог только сам председатель КГБ… И как быть с тем, что тот же Карпухин накануне уверял, что у Белого дома собрались какие-то сосунки, которых его ребята быстро раскидают? Такие люди не могут в одночасье менять собственное мнение. Щедринский понимал: дело нечисто, но приказ есть приказ. А его отсутствие – это руководство к бездействию.
Уходили молча, не спеша, деловито, хотя растерянность и непонимание витали в воздухе как дым от сигарет, выкуренных бойцами спецназа после получения неожиданной команды «отбой».
* * *
В Москве светало. Наступало утро нового дня, 21 августа 1991 года. Были уничтожены все запасы чая, печенья и карамели, найденные на базе. Бойцы дремали. Только Щедринский не мог расслабиться. Так и просидел всю ночь с открытыми глазами, вглядываясь в пустоту. Наутро их отпустили по домам.
Правда, не все альфовцы остались в тот день без дела. Командир «Альфы» все же решился отдать один-единственный приказ. Часов в восемь утра он пообщался со своим сотрудником Анатолием Савельевым, после чего тот выехал с оперативной группой на улицу Демьяна Бедного и обеспечил прекращение вещания радиостанции «Эхо Москвы».
Вовка же, взяв попутную машину, почему-то поехал в центр, поближе к Белому дому. Выйдя на улицу, решил позвонить тестю из телефона-автомата.
– Владимир Иванович, здравствуйте, это Володя, – проговорил он в трубку, услышав голос тестя.
– Привет. Ты что же, не на работе? – Владимир Иванович не смог скрыть удивления.
– Нет, отбой у нас. Я к вам собирался заехать. Надя просила кое-что забрать. Да и вообще, давно не виделись…
– Погоди ты, Володя! Какой там забрать чего-то, – Владимир Иванович в раздражении перебил зятя. – Как отбой? У Карпухина был четкий приказ… Черт! Ты откуда звонишь?
– Из таксофона. Мне к вам ехать или как?
– Володя, был же приказ штурмовать!
– Нет. Такого приказа не было.
– Но я видел собственными глазами…
– Владимир Иванович, мне домой ехать? Я весь день под землей. Хочу душ принять.
– Делай что хочешь…
Щедринский повесил трубку, вышел на свежий воздух и закурил. Утром ему потребовалось немало сил, чтобы покинуть родной дом. Сейчас он был совершенно свободен, а возвращаться к Наде не торопился. Абсолютное ощущение растерянности нахлынуло и, подобно снежной лавине, закрыло от света и воздуха, оставив его наедине с самыми смелыми догадками, страхами и собственной беспомощностью.
Он вдруг понял: приказ о штурме непременно должен был появиться, однако что-то помешало. Так и стоял он в задумчивости неподалеку от гостиницы «Украина», наблюдая, как на противоположной стороне реки трепещут триколоры, доносится рев толпы, которая становилась все многочисленней и, как ему казалось, опасней для спокойствия любимого города.
– Сволочи, – прошептал Вовка и снова закурил.
Возмущало народное ликование, флаги – в его сознании, как патриота Советской Родины, они ассоциировались исключительно с шевронами на шинелях солдат и офицеров Белой гвардии. И все же он решил перейти мост и разведать обстановку.
В районе Белого дома яблоку негде было упасть. Больше ста тысяч человек собрались на площади со стороны Горбатого моста, но люди продолжали стекаться сюда со всех прилегающих улиц. Незаметно толпа привела Вовку почти к самому зданию. Он мог отчетливо видеть всех, кто собрался на балконе. По всему было видно: демократы готовятся к митингу. Он узнал Хазбулатова, Бакатина, Силаева, который, только подойдя к микрофону, стал, с точки зрения Щедринского, нести полную ахинею о возрождении дореволюционных орденов и награждении ими всех участников сопротивления путчу.
На глаза попадались самодельные плакаты: «Кошмар на улице Язов», «Забил снаряд я в тушку Пуго», «Хуже ига Мамаева правление Янаева» и много других в том же духе, разве что без мата.
Кто-то больно наступил ему на ногу. Обернувшись, он одарил обидчика свирепым взглядом и тут же об этом пожалел. Перед ним стоял ангельского вида парень в стройотрядовской штормовке и улыбался так, словно встретил родного брата после многолетней разлуки.
– Извините, пожа… – крикнул он, но его голос утонул в реве толпы.
На балконе появился Ельцин. Он вышел туда прямо из открытого заблаговременно окна, в сопровождении группы товарищей, предположительно, телохранителей.
Вовка осмотрелся и с удивлением обнаружил, что покусившийся на его ногу «ангел» – не одинок среди защитников Белого дома. Практически у всех участников этого незаконного сборища было почти забытое в последнее время романтическое выражение глаз. Все люди в этой компании показались Вовке на удивление красивыми. Такое чувство, будто некие враги государства специально подготовили к будущей бойне весь цвет исторической общности, как партийные вожди с недавних пор стали величать многонациональный советский народ.
И еще в толпе он не заметил пьяных, а ведь говорили, будто «защитники Белого дома» сплошь и рядом подогреты водкой. Щедринский смутился и, прогоняя вредные догадки, сосредоточился на выступлении Ельцина.
Охрана устраивала показуху, прикрывая бронежилетом торс свердловского великана, и Вовка не удержался от соблазна произвести предварительную оценку возможности поражения объекта в голову из «стечкина».
Боевым мыслям мешала окружающая обстановка. Странные чувства вдруг нахлынули с невиданной силой. Мощь и единение толпы, одухотворенные лица людей, так поразившие его, – все это заставляло мозг усиленно искать ответы на коварный вопрос: на той ли он стороне? Ему стало стыдно за мысли о «стечкине» и возможности ликвидации человека, которого боготворит столько народу. И, справедливости ради, не мог Вовка не признавать, что впервые Ельцин не вызывает у него отвращения. Наоборот, острое зрение Щедринского позволяло хорошо разглядеть российского лидера, а звуки его мощного баритона завораживали, заставляли прислушиваться…