Убить Горби
Шрифт:
– Прочти, – попросил тот.
– Хорошо… Так, значит вот: «По сообщению нашего резидента в Бейруте, Первый только что вылетел в Москву из аэропорта города Пафос рейсом неустановленной авиакомпании. Возможно, речь идет непосредственно о борте Президента СССР. По данным нашего информатора, президента сопровождала группа лиц из пяти человек, которую удалось зафиксировать с помощью скрытой фотосъемки. Фотоматериалы прилагаются. Герман».
– Пафос на Кипре? – спросил Крючков, ни к кому не обращаясь.
– Так точно, – подтвердил Немезов. – Кипр.
Посыльного отпустили.
– Чепуха. Товарищ Немезов, – проводив взглядом офицера, констатировал Крючков. – Срочно мне на стол краткую справку про этого Германа.
– Не послать ли на Кипр спецгруппу, Владимир Александрович?
– А если тебе завтра скажут, что Горбачев высадился на Луне, ты тоже будешь мне давать такие же мудрые советы? Кипр – это, к твоему сведению, даже не Литва…
– Понял, товарищ Крючков.
– Я рад. И некого посылать, нас никто уже не слушается. Ты еще вот что: узнай срочно местонахождение президентского борта.
– Уже, Владимир Александрович. Из двести тридцать пятого авиаотряда сообщают, что самолет до сих пор в Крыму.
– Так о чем же тогда мы толкуем? Какой тогда, к шуту, Кипр?
– Дело вот в чем… Они не могут дозвониться до экипажа. Все как сквозь землю провалились.
– Как так?! Там ведь железная дисциплина всегда была… Помню, года три назад… впрочем, это сейчас неважно.
– Совершенно верно. Всегда была дисциплина. Вот я выписку даже взял из их инструкции: «Дежурным экипажам и бортпроводникам, находящимся в суточном резерве в профилактории или дома, разрешается, как исключение, кратковременное отсутствие вне профилактория или дома только с разрешения ответственного дежурного или дежурного штаба…»
– И что?
– Нет ни дежурного офицера, ни дежурного штаба.
Крючков нахмурился. Молчание продлилось не меньше пяти минут.
– Ты вот что, – сказал он, наконец, в который раз удивив Немезова спокойствием, – попроси Плеханова ко мне.
Немезов стоял, не шелохнувшись.
– Ты чего, к полу примерз? – хмыкнул Крючков.
– Владимир Александрович, как вы себя чувствуете?
– Хочешь спросить, не застрелюсь ли в твое отсутствие? Нет, не застрелюсь. Передумал. Еду на работу. Жду Плеханова у себя в кабинете максимум через час. На минуту опоздает – подпишу приказ об увольнении.
Начальник охраны президента СССР Плеханов явился к председателю КГБ с опозданием в тридцать секунд. Крючков провел его в смежное помещение, где обычно обедал сам или с доверенными лицами.
– Юрий Сергеевич, выпьешь чего-нибудь? – предложил Крючков.
– Пожалуй, выпью. Спасибо, Владимир Александрович.
Крючков вынул из шкафа бутылку армянского коньяка.
– Что вы, я сам налью, – Плеханов чуть ли не силой вырвал бутылку из рук Крючкова.
Они чокнулись. Главный кагэбист пригубил коньяк и поставил рюмку на стол. Плеханов выпил до дна.
– Юрий Сергеевич, какие сведения у тебя имеются о местонахождении президента?
– Ничего нового, товарищ Крючков, – невозмутимо ответил Плеханов. – Михаил Сергеевич Горбачев временно изолирован на объекте «Заря» в Форосе.
Крючков протянул ему пакет с донесением от Германа. Плеханов извлек письмо из конверта, пробежался по тексту и тут же вернул Крючкову.
– Деза, товарищ Крючков.
– Тебе видней…
– Извините?
– Ладно, об этой информации поговорим чуть позже. – Плеханов… – глядя в окно, поинтересовался Крючков, – помнишь, как в июне на Пленуме ЦК Горбачев в отставку подавал?
– Конечно.
– Тогда все, как у нас в России принято, стали просить «царя-батюшку» остаться, никто не желал брать на себя ответственность за бардак. И ведь он, хитрец, сумел тогда получить под шумок практически неограниченные права. Чтобы свою, так сказать, реформаторскую деятельность продолжить. А ведь это был шанс сместить его законным путем.
– Да, верно. Но и сейчас вроде бы тоже законно, так что…
Крючков промолчал.
– А знаешь, – задумчиво произнес он наконец, – Михаил Сергеевич после того заявления в перерыве попросил меня заглянуть к нему в кабинет, тот, что прямо за сценой находится. Был очень взволнован. Ходил от стены к стене, будто волк в клетке, жестикулировал, спросил, что я думаю по поводу его заявления. А я ему тогда сказал, что он опрометчиво поступает, потому что участники пленума вполне могут его просьбу удовлетворить. То есть он не скрывал, что его заявление – лишь ход игрока. А на кону судьба государства, Союза…
– И народов. Ведь в марте-то семьдесят шесть процентов населения высказались за сохранение СССР.
– Это понятно. И за ГКЧП народ вроде бы тоже высказался – с мест так рапортовали. А вот я не возьму в толк, почему у нас ничего не вышло? А Горбачев думает одно, говорит другое, делает третье. Проблему не решает, а думает, как уйти от нее. Поэтому хочу у тебя уточнить одну вещь… Скорее, из любопытства, для общего развития. Ты ведь присутствовал на встрече нашей делегации с Горбачевым 18 августа?
– Я был в делегации, но во время разговора ждал за дверью.
– Скажи мне как на духу: что сказал тебе Болдин или кто там еще, когда они вышли от Горбачева? Что в действительности ответил президент на наше предложение поддержать Комитет?
– Владимир Александрович, не понял вопрос, извините. Вам разве не доложили сами товарищи Болдин, Варенников?
– Юра, я спрашиваю у тебя: что ты, именно ты услышал от них, когда они от него вышли?
– Это сейчас так важно?
– Ну, ты не забывайся уж совсем! Конкретный вопрос тебе задает начальник. Напоминаю: я все еще председатель КГБ СССР. Может, я приступаю к написанию мемуаров, какая тебе разница? Хочу углубиться в изучение вопроса о роли личности во власти.
Плеханов задумался и, медленно, делая акцент на каждом слове, произнес:
– Если для мемуаров… Тогда Горбачев сказал им что-то вроде: «Что ж, валяйте, действуйте, шут с вами, я вам тут не советчик и не участник».
Крючков покачал головой и вдруг, глядя на Плеханова с умиротворенной улыбкой будущего пенсионера, улыбкой, в которой если и была грусть, то лишь самая малость, изрек:
– Если бы он еще оформил свое напутствие в письменном виде, да с подписью, это было бы похоже на отпущение грехов по всем правилам. Авансом.