Убить Горби
Шрифт:
– Ну, в чем дело? – недовольно прошептал помощнику Горбачев, поглядев в сторону Раисы Максимовны и других членов семьи, чтобы убедиться, не разбудило ли их это неожиданное вторжение.
Все спали.
– Михаил Сергеевич, товарищ Руцкой хочет поговорить. Не могли бы вы пройти со мной в другой салон, чтобы не разбудить….
Горбачев приложил палец к губам и кивнул.
– Что-то случилось? – спросил Горбачев с улыбкой.
– Михаил Сергеевич, – Руцкой засмущался. – Тут дело такое… Есть приказ арестовать Владимира Александровича во Внуково. Он это, видимо,
Воцарилось молчание. Монотонно гудели двигатели самолета. Из кабины пилота доносились обрывки радиообмена.
– Как вы считаете? – Руцкого, похоже, тяготила пауза в разговоре. – Вы будете с ним говорить? Есть такая возможность, Михаил Сергеевич?
– Товарищ Руцкой, – Горбачев, заметно побледнел. – Кем принято решение арестовать Крючкова? Указ об интернировании членов Комитета я планировал подписать сегодня. Это все должно быть централизованно. Вы сами понимаете, как важно сейчас сохранить процедуры и порядок. Я не позволю раскачивать опять…
– Михаил Сергеевич, но уже подписан ордер на арест Крючкова.
– Кем?
– Прокурором. Генеральным. Степанковым в смысле… Российским.
Желваки заиграли на лице Горбачева. Руцкой примирительно заулыбался.
– Михаил Сергеевич, мы думали, так лучше, чтобы время не терять. Вам же проще будет.
– Думали так лучше? А какие еще указы и распоряжения вы дали, имеющие отношение к компетенции союзных органов? Быть может, мне уже нет резона возвращаться в Москву?
Руцкой ничего не ответил, только потупился. Крайняя степень раздражения Горбачева его не удивила, поскольку была, с его точки зрения, вполне объяснима. Он и сам не до конца понимал скоропалительность решений, принимаемых российской властью, однако Ельцину верил и, сделав выбор, с дороги не сворачивал.
– Где я могу поговорить с Крючковым, но так, чтобы никто из пассажиров, а я гляжу, вы и журналистов тоже пригласили, чтобы никто нас не видел и про эту беседу не знал? – наконец решился Горбачев.
– Есть одно местечко…
Горбачев удивился, как сразу постарел Крючков. Обычно бодрый и решительный, теперь он выглядел ужасно. В глаза старался не смотреть, коленки сводил вместе…
«Вот ведь как ломаются люди», – подумал Горбачев, дивясь переменам, произошедшим с Крючковым.
Казалось, можно было на вполне законных основаниях торжествовать, лицезрея поверженного врага, но он почему-то испытывал жалость и угрызения совести.
– Владимир Александрович, – сухо произнес президент, – с тобой все в порядке? Доктора позвать? Ты бледный…
Крючков вздохнул, да так громко, что вздох его был отчетливо слышен даже при работающих двигателях самолета.
– Все нормально, Михаил Сергеевич.
– Так, ну, о чем хотел погутарить?
– Я понимаю, что говорить не о чем. Меня наверняка арестуют уже во Внукове. Я просто хотел, чтобы вы знали: я сделал все, чтобы не пролилась кровь, чтобы с вами ничего не случилось недоброго.
Михаила Сергеевича так и подмывало съязвить, но он лишь отметил про себя что-то наподобие: «Да что ты говоришь?!», а вслух сказал:
– Не очень верится в последнее.
– Отчего? – искренне удивился Крючков.
– Слышал я, будто мой самолет, что вчера утром отбыл в сторону Средиземного моря, не должен был долететь до пункта назначения, будь я на его борту.
– Чепуха. Я был в курсе ваших намерений и с самого начала все делал, чтобы ни один волосок не упал с вашей головы. Что же до басен о заговорах с целью физического устранения первого лица, то это именно басни для дурачков. Я знал и про бегство из «Зари», и про песни у костра, даже про домик лесника. У меня в Бельбеке было несколько десятков бойцов, которые и мухе не дали бы взлететь, будь на то моя воля, однако я… Прошу это учитывать.
– Володя, скажи мне, какого хрена вы начали всю эту заваруху?
– Михаил Сергеевич, насколько мне помнится, мы с вами обсуждали такую вероятность и в 1990-м году, и этой весной… Да и уезжая в Крым, вы сказали Язову, что…
– Я подписывал какие-то распоряжения? Я давал вам прямые указания? О чем ты говоришь? Хочешь все с больной головы свалить на здоровую?
Будто не услышав, Крючков продолжил:
– А еще кое-кто хотел сбить самолет, на котором мы сейчас летим. Причем одни считали, что надо сделать это на маршруте Москва – Крым, а другие – как раз сейчас, на обратном пути.
Мурашки побежали по спине Горбачева, но он испугался по-настоящему только когда взглянул в глаза Крючкова. Те были холодны и пусты, как два маленьких кусочка льда. Горбачев понял – это правда.
– Что же не сбил? – он пытался показать, что эта новость его мало трогает. Но тут же вспомнил, как Руцкой, рекомендуя взять с собой в самолет Крючкова, а остальных заговорщиков отправить бортом, на котором они прибыли для переговоров в Крым, сказал: «С Крючковым на борту нас точно не собьют».
Председатель КГБ пару минут смотрел в иллюминатор, потом заговорил:
– Прогонят они тебя, Михаил Сергеевич. Надо было нас поддержать. И Союз мы просрали вчистую. У меня и слова даже другого для этого акта вандализма в отношении великой, нашей собственной страны нет. Ты слышал, что вчера Латвия провозгласила независимость? А что Украина готова затеять территориальные споры с Россией? Как ты собираешься со всем этим поступать? Лекции читать в Верховном Совете? Звонить, ругаться? Шанс упущен. В Москве тебя, вот увидишь, никто не ждет. Волки уже делят добычу. Глядишь, в кабинет свой войти не сможешь. Дали бы вещи забрать. Это тебе не мы с Янаевым, ангелы небесные, тут церемониться не будут…
Они сидели друг напротив друга, и тягостное молчание висело в воздухе. Монотонный шум реактивных двигателей лайнера усугублял возникшее напряжение, давил на уши, заставлял напрягать связки, поэтому президент охладел к продолжению бессмысленной беседы.
Горбачев не верил Крючкову, не разделял его страхи. Просто находился в другой системе координат, созданной его собственным представлением о положении дел в стране и в эшелонах различных ветвей власти распадающегося геополитического колосса.