Убить некроманта
Шрифт:
Печальный вывод. Мне больше не хотелось видеть местных вампиров, и я их отослал. Моя ночная свита сидела у огня довольнешенька, дождь шуршал по черепице — последняя ночь из трёх шла к рассвету. Я увидел, как на лицах моих неумерших, несмотря на веселье, появляются утренние тени — и отпустил их спать.
Магдала задремала на моих коленях. У меня перехватывало дыхание от нежности. Я думал, как мы вместе уедем домой. Домой.
Может, нам с Магдалой удастся пожить в моём дворце… Дома я мог бы защищать её надёжнее, чем любую драгоценность. Я бы сделал для неё личную стражу — что-нибудь неописуемо
А она бы, возможно, согласилась повозиться с малышом этой… как её? Ах, да, Марианны. А может, у нас и впрямь были бы свои дети — те, что вправе претендовать на две короны… А вдруг с Розамундой что-нибудь случится? Или я помогу случаю… А потом мы бы написали письмо патриарху Святого Ордена… Может, он согласился бы развести Магдалу с Ричардом… Хотя прелюбодеяние, вроде бы, не считается исчерпывающим поводом…
Может, убить его завтра? Это добавит его государству неприятностей, но, в конце концов, с чего мне думать о чужих проблемах? Кто и когда думал о моих?
Разве его не за что убить? И пусть они потом разбираются, кто ему наследует, — мне же и на руку…
С тем я и заснул. Скромные мечты!..
В полдень я вошёл в город впереди армии мертвецов. Светило яркое весеннее солнце.
Я поднял штандарты, выстроил войска… Жалел только, что трубить в рога мои гвардейцы не могут, лёгких у них нету. И мертвецы не могут, потому что не дышат. Но мы и так представляли из себя… хм… зрелище.
Магдала ехала рядом со мной, всё ещё в пажеских тряпках. Мы с ней нашли на постоялом дворе чистую рубаху — наверное, служанки или хозяйской дочки, простенькую, — но больше никаких дамских нарядов. Так что Магдала была моим пажом. Мы забавлялись собственным положением.
Таким аллюром, распространяя ужас и запах мертвечины — всё-таки зима уже кончилась, — мы приблизились к дворцу и остановились у ворот. Очень демонстративно.
Мы не сомневались, что Ричарду понравится такая помпезность и он появится навстречу. Не ошиблись. Он тоже устроил парадный выезд, не хуже нашего, чтобы не осрамиться. У него, сказать по чести, вышло даже лучше — из-за рогов. Вроде бы Золотой Сокол у нас — не битая птица, а так, собирается вершить государственные дела.
Ричард гарцевал на белом жеребце, весь золотой, как полагается по прозвищу, и старательно делал надменную мину. Но когда увидел и узнал Магдалу — надменности и спокойствия не получилось. Вышло бессильное бешенство. У него губы побелели: он даже стал похож на мужчину, а не на медовый пряник.
Внешне, я имею в виду.
Он выпятил нижнюю челюсть, приближаясь ко мне. И протянул свиток, словно меч. Мне стало смешно.
Я сломал печати и проверил, как составлена бумага. Какой-то его челядинец выскочил с пером и чернильницей на подносике — я чуть не сдох, стараясь не расхохотаться, но подписал.
А Ричард вопросил:
— Теперь ты доволен, демон?!
Я всё-таки фыркнул.
— Да, — говорю. — Вполне.
И тут он меня удивил.
— Видишь, — прошипел на два тона тише, —
Что меня всегда поражало в благородных рыцарях — так это их незыблемая уверенность в собственном превосходстве и сущей неотразимости. Я видел: он готов орать, как бедняжка Квентин, жених Беатрисы, что королева не могла удрать со мной по доброй воле, что на меня не польстится и солдатская шлюха, что я её заставил силой, обманом, шантажом, чарами — особенно чарами. Смех и грех.
— Ричард, — говорю, тоже негромко, — пойми ты, наконец: королева не вещь. Она не шкатулка с твоей любимой цацкой, которую я могу забрать или вернуть. Я тебе козней не строю и политику так не делаю. Просто она хотела уйти и ушла. Отпусти её — и всё тебе простится.
Ричард меня слушал, и его бледное лицо потихоньку багровело. Его свита остановилась поодаль — и на всех лицах изображался ужас. Надо думать — перед некромантом, похитителем добродетельных жён с супружеского ложа.
— Ты думаешь, я тебе поверю?! — протолкнул он сквозь зубы. — Чтобы моя жена — МОЯ ЖЕНА! — забыла все обеты и клятвы вместе с любовью и сбежала с такой мразью, как ты?! Что ты с ней сделал, трупоед?!
— Ричард, — говорю, — хватит, всё. Надоело, устал. Не вяжись ты ко мне. Мы подписали договор, я увожу армию. Посылай в провинции гонцов — пусть сообщат, что желающие остаться твоими подданными могут покинуть мои земли…
— Я говорю — верни мою жену! — рявкнул Ричард, забыв всякие приличия. Просто прелесть, каковы они без масок, эти добрые государи. Он сейчас невозможно напоминал моего батюшку во гневе — и я подумал, что братец Людвиг, вероятно, вырос бы таким же, не убей я его в юности. — Ты слышишь, король гнилья, верни мою жену! Ты сгоришь в аду, но будь ты проклят перед этим — верни мне мою жену!..
Его свита между тем потихоньку отступала назад. Бедолаги, верно, чувствовали, что им нельзя, не почину слушать семейные разборки короля. А Ричарда снова понесло, как тогда, в парадном зале.
Я не знал, как теперь его заткнуть. Мне очень хотелось всё закончить. Я был удовлетворён — мне вернули мои земли, бумага составлена по форме, недаром воевали — но теперь пора домой. Почему я должен терять тут время, слушая идиота Ричарда?
А он вопил быстрее и быстрее, повторяясь и брызгая слюной, — и тут Магдала сказала:
— Уймись.
И все услышали. Её голос прозвучал, как удар колокола. Ричард дёрнулся и уставился на неё, будто она стукнула его по голове и оглушила. Наступила чудовищная тишина — только лязгнула упряжь у чьей-то лошади. А Магдала продолжала:
— Не вытирайте ноги о собственный штандарт, сударь. Уже ничего нельзя изменить, так сделайте милость — не унижайтесь на прощанье. Это ведь не только ваше личное унижение, сударь.
Ричард смотрел на неё так, будто видел впервые в жизни. И будто она не женщина, а какое-то страшное диво. А потом еле слышно проговорил:
— Боже мой… ты, стерва… изменница… ты сама… да как ты… ты давно… а с кем, хотел бы я знать, ты детей…
Вот этого я уже никак не мог допустить. Потому что дети Магдалы не должны подозреваться в незаконнорождённости, что бы этот сукин сын о ней ни думал.